О Париже, Лувре и Саттаре Бахлулзаде

ВОСПОМИНАНИЯ

Говоря это, он явно нервничал и в сердцах употреблял крепкие выражения. Мне вспомнились отзывы знающих Саттара Бахлулзаде о том, что человек он довольно трудный и противоречивый, может быть мягким и кротким, а спустя буквально секунду невероятно агрессивным. Мне всегда хотелось уяснить, насколько такие отзывы справедливы. Постепенно пришел к выводу, что характер Саттара и впрямь не лишен противоречивости.

Он действительно был очень вспыльчив и в минуты гнева не отдавал себе отчета в речах. Если же гнев охватывал его в мастерской, как это бывало не так уж редко, то последствия бывали куда более серьезные. Однажды в приступе такого гнева художник изрезал ножом великолепный пейзаж «Молочное небо утра», выполненный белой краской. Только ценой больших усилий, в результате кропотливой работы художник-реставратор Фархад Гаджиев сумел восстановить эту картину мастера.

Что же так выводило из себя выдающегося азербайджанского художника, что портило ему настроение и отравляло существование? Ответ на этот вопрос, естественно, кроется в особенностях эпохи, в которую он жил. Саттару Бахлулзаде приходилось сталкиваться с откровенным пренебрежением к его творчеству со стороны власть предержащих, его картины Союз художников скупал, по сути, за бесценок. На всесоюзные съезды художников посылали в качестве делегатов откровенных бездарностей, забывая мэтра.

При обсуждении тех или иных важных вопросов мнение Бахлулзаде и других выдающихся художников зачастую откровенно игнорировалось. Все это не могло не повлиять на характер Саттара Бахлулзаде, который не находил достаточного простора для реализации своей неуемной энергии и яркого таланта. Его желчность и чрезмерная вспыльчивость становились поводом для сплетен среди людей недалеких и поверхностных, которые не видели истинную подоплеку этих его черт. На самом деле эта желчь представляла своего рода протест художника против несправедливости, чиновничьего равнодушия и некомпетентности в отношении к подлинному таланту в искусстве.

В 1972 году Саттар Бахлулзаде был удостоен Государственной премии Азербайджанской ССР, и, как известно очень многим, долгое время не приходил за причитающейся в связи с этим суммой денег. По этому поводу тоже пошли пересуды: одни усматривали в этом некий протест против государства, другие - выражение обиды, полагая, что Саттар, мол, претендует на более солидные премии и награды, почести и титулы. Странно, что такого рода причудливые слухи дожили до наших дней, продолжая циркулировать не только в устном фольклоре, но и на страницах газет и журналов.

В действительности Саттар Бахлулзаде был движим исключительно искренней любовью к родине, которой проникнуты все его произведения. Его никогда не интересовали пышные титулы, громкие звания, премии. Саттар всегда находился среди народа и ежесекундно ощущал бескорыстную народную любовь, которую почитал превыше всех иных наград.

Что же касается пресловутого равнодушия к Госпремии, то долгая неявка художника за своими законными деньгами объясняется весьма прозаически. Дело в том, что в тот период существовала практика, когда творческие союзы, включая и Союз художников республики, подходили к творчеству деятелей искусства не на основе общепринятых критериев, а по субъективным соображениям, проще говоря - на основе личных взаимоотношений. Во многих случаях искусство оценивалось и судьбы художника решались людьми некомпетентными. Глубоко обеспокоенный таким положением дел, Саттар Бахлулзаде отправил в ЦК КП Азербайджана телеграмму с просьбой принять его, но время шло, а никакой реакции на это обращение не было. И художник избрал такую своеобразную форму давления, чтобы обратить внимание официальной верхушки на себя. Но в условиях всевластия коммунистического режима и такой шаг требовал немалого мужества.

Наша беседа в чайхане Гюльмурада затронула весьма актуальную для того времени тему. Саттар стал излагать свою точку зрения рассудительно, без лишних эмоций:

- Я - человек, сказавший уже свое слово в искусстве, создавший собственную школу. Стоит мне обмакнуть ногу в краску и начать волочь ею по холсту, то и тогда скажут: это картина Саттара. Но беда в том, что теперь искусство не получает достойной оценки. Хорошим художником объявляют того, у кого хорошие отношения с нужными людьми, а истинный талант остается за бортом. Бюрократизм нас душит. В общем, изобразительное искусство оказалось в тисках острых проблем. Хочу встретиться с республиканским руководством, чтобы обсудить эти проблемы, отправил им телеграмму. Наш первый ведь отлично знает, что значит искусство, и я надеюсь, что рано или поздно он меня примет. Если, конечно, телеграмма дойдет до него.

Спустя несколько месяцев после этого разговора мы вновь увиделись, и он в приподнятом настроении сообщил, что был-таки принят и у него с Гейдаром Алиевым состоялась интересная беседа. После этой встречи Саттар, наконец, забрал свою премию.

Саттар Бахлулзаде был не только выдающимся художником, но и интересным собеседником. Он обладал необычайным магнетизмом - раз встретившись с ним, хотелось поддерживать контакт постоянно, черпать и черпать из его эстетической сокровищницы, наслаждаться его нескончаемыми задушевными разговорами. И я регулярно бывал в его мастерской, а иногда мы виделись вместе с Тогрулом - чаще в чайханах, порой просто в пути. С первых же дней знакомства с ним и с его творчеством я пришел к выводу, что без тесного общения с Саттаром, без глубокого постижения его личности невозможно разглядеть потаенные грани творений этого замечательного мастера. А таких сторон в пейзажах художника бессчетное множество.

И за короткое время работы в газете «Бакы», и позже, в бытность сотрудником газеты «Азербайджан генджлери», я тесно общался с Саттаром Бахлулзаде. Я даже задумал опубликовать рассказ об этом нашем большом мастере кисти. Не посвящая в этот план самого «виновника», стал проводить наблюдения, собирал ценные материалы из бесед как с ним самим, так и с другими. Одновременно Саттар при каждой нашей встрече своими речами, да и просто жестами, манерой давал мне все новые материалы для будущей работы.

Стояла весна 1973-го. Утром по пути на работу я встретился в метро с Саттаром Бахлудзаде. При выходе на станции «Баксовет», напротив которой тогда помещалась редакция «Азербайджан генджлери», он взял меня за руку и повлек в чайхану Кеблеи, что была совсем рядом с выходом. Все мои уверения, что я опаздываю на работу, оказались тщетными. Он заявил, что намерен сообщить мне нечто интересное. В чайхане достал из кармана какое-то письмо и протянул мне:

- На, прочти. Поступило из Союза художников Грузии. Вот как там меня ценят - обещают предоставить в Тифлисе квартиру и мастерскую.

Я внимательно просмотрел письмо. Меня охватило недоумение.

- Саттар муаллим, а с чего это вас туда приглашают?

- Когда я, разозлившись, отправил телеграмму в наш ЦК, одновременно написал в Тифлис письмо о своих проблемах. Ведь там председателем Союза художников Уча Джапаридзе, мои близкий друг. Вот тебе и реакция.

- И что же, вы всерьез думаете перебраться в Тбилиси?

Он огляделся по сторонам.

- Да нет же. Думаешь, легко будет мне там, вдали от Баку, от Абшерона, от Амирджана? Ну, просто зол был сильно, так и написал, чтобы наши знали: с Саттаром шутки плохи…

В этот момент появился молодой человек по имени Ибиш - Ибрагим, приятель Саттара. Саттар забрал у меня письмо и положил в карман пиджака. Беседа пошла в совершенно ином русле. Спустя некоторое время в чайхану вошли уже упоминавшийся мною Видади Мамедов и талантливый писатель, актер театра кукол Шахмар Гусейнов. Оба - наши давние знакомые, поэтому запросто подсели к нашему столику. Воцарилось молчание. Наконец, заговорил Ибиш:

- Смотрели вечером «Время»?

Никто не отозвался.

- Из Лувра украли картины Рембрандта и Ван Кока. Одна ценой в 30 миллионов долларов, другая - 40 миллионов.

- Да не Ван Кока, а Ван Гога, это художника так зовут, - поправил его Видади.

- Да меня не особо интересует, как там их зовут, как их произведения украли и сколько они стоят, - продолжал Ибиш. - Я удивился, что вместо украденных картин не повесили другие.

- Слушай, Ибиш, ты за них не волнуйся. Вон у нас сколько художников. Вот хотя бы картины наших Саттар муаллима и Тогрул муаллима можно запросто повесить взамен. Чем наши хуже? Авантюрист Милле путем тысячи махинаций и разных ухищрений пролез в историю мирового искусства, а там и в Лувр попал. А наши остаются в стороне. Какая чудовищная несправедливость!

Продолжение следует. Начало в предыдущих номерах

Мохбаддин САМЕД

Каспiй.-2016.- 7 мая- С. 19.