На свете нет профессии прекраснее

Кямран Алиев: Если люди научатся понимать друг друга, исчезнут войны

Наш сегодняшний собеседник - литературовед, член-корреспондент Национальной академии наук Азербайджана, заслуженный деятель науки республики Кямран Алиев.

- В печати вышла статья профессора Мамеда Годжаева, где говорится о взаимоотношениях романтизма и реализма. Автор отмечает, что если во всем мире романтизм предшествовал реализму, то в азербайджанской литературе - наоборот: вначале появился реалист Мирза Фатали Ахундзаде, а затем романтики Мухаммед Хади и Аббас Саххат. В чем, на ваш взгляд, причина?

- Во-первых, хочу заметить, что литературные течения - изобретение ученых, которые придумали их для собственного удобства. Творческие течения явились средством изучения деятелей искусства в определенный период. Я считаю, что одна из основных проблем нашего литературоведения - изучение литературных течений в отрыве от мирового литературного процесса.

Азербайджанскую литературу следует рассматривать и изучать как составную часть мирового литературного процесса. При таком подходе картина значительно меняется. В конце XVIII века в Германии под влиянием философских учений стал зарождаться романтизм, который постепенно распространился на всю остальную Европу, в том числе в начале XIX века - и на Россию.

Это распространение имело свои особенности в каждой отдельной стране. Например, в России к романтизму перешли от сентиментализма. Мы очень часто воспринимаем романтизм как сугубо литературное явление, но ведь он оказал глубокое влияние и на другие виды искусства. Одна из сфер, ощутивших сильнейшее влияние романтизма, - музыка. Так, творчество Вагнера в конце XIX века - настоящий романтизм.

В нашей литературе этот процесс получил стимул в начале XX века созданием оперы «Лейли и Меджнун». Могут возразить, что еще до того, в 1905 году в газете «Хаят» вышла статья Аббаса Саххата «Какой должна быть новая поэзия?». Автор указывал и примеры новой поэзии, какой она, на его взгляд, должна быть. В 1906-1907 годах аналогичная тема широко обсуждалась и на страницах журнала «Фуюзат». Но не следует упускать из виду один момент - ареал распространения периодической печати в то время. При анализе многих произведений мы забываем это. Та же ошибка часто допускается и при изучении истории: событие, имевшее место в X веке, истолковывают на основе современной географической ситуации.

Для оценки эффекта той или иной публикации в печати обязательно нужно принимать во внимание тираж данного печатного органа и ареал его распространения. Исходя из этого, я и говорю, что опера «Лейли и Межднун», будучи музыкальным произведением, сильнее стимулировала распространение романтизма в Азербайджане. Мы много рассуждаем об опере «Кероглу», но совершенно не упоминаем о присутствии в этом произведении романтического мышления. Это мышление дошло до 30-х годов прошлого века, проявившись в частности в пьесах Гусейна Джавида «Хайям» и «Сиявуш», придя к завершению со смертью Джавида в 1941 году.

Таким образом, в мировой литературе романтизм возник в Европе и оттуда распространился на другие регионы, пока не завершился в Азербайджане. Если мы будем изучать процессы отечественной литературы в контексте связи с мировой литературой, проблем не будет. Это касается и романтизма. Это не запоздалый вопрос, а последовательный процесс, ничего необычного в нем нет.

- Вы тоже занимаетесь литературным творчеством, причем ваши рассказы по большей части автобиографичны, многие посвящены вашему детству. Вы стремитесь выразить свой внутренний мир через литературу?

- Я не писатель и не собираюсь им становиться. Вы можете спросить, почему же тогда я пишу. Открою вам небольшой секрет: я сочинял стихи в детстве и юности. В то время существовала общая тяга к поэзии, и я поддался этому поветрию. Впоследствии я не стал публиковать эти стихи, за парой исключений. Я писал стихи, желая постичь суть поэзии. Это нужно было мне как человеку науки, чтобы знать архитектуру стиха. Если бы я не мог сочинять стихи, то не написал бы целую диссертацию о романтизме. Благодаря этому я и изучил азбуку стихосложения. То же самое и рассказ. Это своего рода форма выражения внутреннего мира человека, и я таким образом выражаю свой внутренний мир, иногда получается удачно.

После публикации моего первого рассказа «Нагорный квартал» мне позвонили сотни человек. Среди них были те, кто учился вместе со мной, и они говорили, что были свидетелями этого случая. Но должен совершенно откровенно признаться, что никогда не хотел стать писателем, а пишу для того, чтобы лучше понимать рассказ, вообще прозу. До того как заняться прозой, я совершенно иначе воспринимал прочитанное. Когда же начал заниматься этим, мне стало жалко всех литературоведов и критиков, потому что мы не вдаемся в суть вещей.

Особенно хорошо я понял это, завершив повесть «Одинокий волк». Там есть персонаж по имени Хаджи Мурад, который собрался перейти реку Араз вместе с обеими своими женами. Когда они достигают берега реки, одна из них говорит: «Хаджи, давай-ка я останусь» - собственно, эти слова она твердит с того самого момента, как они покинули дом. Когда они отправляются в путь, Хаджи отдает женам все золото, а себе оставляет лишь золотой пояс, отданный ему на хранение другим человеком. Услышав ту же реплику жены, Хаджи спрашивает ее о причине, и она отвечает, что будет хранить его достояние. И тогда он иронично замечает: «Как же ты сохранишь достояние, которое не сохранил Хаджи?» - и сталкивает ее в воды Араза, а сам с другой женой переходит реку. Выйдя на другой берег, оборачивается и произносит фразу: «В деревне всем известно, что никто тебя так не любил, как я, Салатын».

Лишь перейдя Араз, Хаджи Мурад начинает понимать, что больше всех любил жительницу деревни по имени Салатын. Я об этом не знал, пока не дописал эту вещь. А если бы знал, эта повесть была бы написана иначе. Только в тот миг я услышал голос Хаджи Мурада и перенес его на бумагу. Это момент творческой психологии. Я считаю, что квалифицированный литературовед должен хорошо разбираться в психологии творчества.

- Обычно Гусейна Джавида воспринимают как романтика, но нередко его называют неоромантиком. Какова ваша точка зрения?

- Здесь то же самое, о чем мы уже говорили. Наши ученые называют Джавида неоромантиком, считая, что, окончившись в мировой литературе, романтизм как бы возобновился в Азербайджане. Это ошибочное мнение. Романтизм не закончился, он живет, так что ни о каком неоромантизме речи быть не может.

В свое время у нас романтизм разделили на две разновидности - прогрессивный и реакционный. К прогрессивным авторам относили тех, кто писал на современные темы, а к реакционным - тех, кто брал сюжеты из иных краев. Но вдумаемся: что сделало романтиком Байрона? Конечно, «Восточные поэмы». Многие французские романтики черпали темы из латиноамериканской жизни. Вообще, романтизму присуще заимствование сюжетов из других стран, и потому неуместно ставить это ему в вину. Об этом были разные мнения, а впервые указанные термины не были использованы в моей кандидатской диссертации «Литературно-теоретические взгляды азербайджанских романтиков XX века», написанной в 1980 году.

- Поговорим о вашей работе «От Мирзы Фатали до Гусейна Джавида». Мирзу Фатали Ахундзаде часто сравнивают с Мольером, хотя при углубленном изучении выясняется, что между этими авторами мало общего. Не логичнее ли сравнить Ахундова с Вольтером?

- Главная причина, по которой Ахундова сравнивают с Мольером, - образ скупца. «Хаджи-Гара» - произведение классическое, потому что здесь мы видим по-настоящему художественную тему. Я написал статью об образе Хаджи-Гара, где анализируется эволюция этого образа в творчестве Ахундзаде. Именно на этом основании автора сравнивают с Мольером. Дело в том, что среди наших литературоведов распространена привычка сравнивать азербайджанских писателей и поэтов с кем-то из известных представителей русской или европейской литературы, - они стремятся таким образом возвеличить соотечественников, устроить им своего рода пиар среди зарубежной общественности. Так, мы часто называем того же Гусейна Джавида азербайджанским Шекспиром. Вокруг известных деятелей нередко бытуют превратные представления. Например, о том же Ахундзаде часто говорят, что он был атеистом, что его хоронили русские солдаты. Но ведь он дружил с кавказским шейхом. Он заявил мусульманским богословам, что в Европе есть философ, раскритиковавший ислам, а вы, дескать, не можете достойно ответить ему, вот поглядите, какую я дам ему отповедь. И написал ответ в защиту ислама. В произведениях Ахундзаде имя Аллаха упоминается 50 раз.

- А «Письма Кемал уд-Довле»?

- Там в одном месте сказано: «Все религии считаю пустой выдумкой». Все дело в том, что мы привычно рассматриваем «Письма Кемал уд-Довле» как философский трактат, хотя я считаю, что это скорее художественное произведение, поскольку суждения в нем высказываются не от имени автора, а устами персонажей. Философские размышления и идеи содержатся во многих произведениях зарубежной художественной литературы. В Азербайджане некоторые кандидаты и доктора философских наук советского времени получали свои степени путем анализа философского содержания произведений азербайджанской литературы. Если мы будем рассматривать «Письма Кемал уд-Довле» не как философский трактат, а как художественное произведение, то сможем выработать более адекватную точку зрения на творчество Ахундзаде. Эта работа ждет своего времени и исследователя.

- Чингиз Айтматов мастерски пользовался в своих произведениях элементами народного творчества. Почему этого не делают азербайджанские авторы, при условии, что наше народное творчество достаточно богато?

- Очень интересная тема, тоже ожидающая своего исследователя. Должен заметить, что успех произведений Чингиза Айтматова не в последнюю очередь связан с их мифологической канвой. Именно после того как он стал вплетать в ткань своих произведений мифологические нити, он обрел репутацию выдающегося писателя.

Замечу такой факт: многие все еще не знают, откуда происходит известное ныне понятие «манкурт», которое использовал Айтматов. Недавно это слово употребил в своей речи президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган. Как видим, понятие из литературного произведения использовано политическим деятелем. Объяснение простое: это слово обладает притягательностью для широких масс именно потому, что заимствовано из фольклора. Данное понятие взято из эпоса «Манас», но многие об этом не догадываются. Общеизвестно, что фольклорные выражения больше воздействуют на нас, кажутся нам роднее.

Я читал произведения, статьи и интервью Чингиза Айтматова со студенческих лет. В одном из интервью он в ответ на вопрос назвал имена семи крупнейших в мире писателей, но среди них не было знаменитого Габриэля Гарсиа Маркеса. Один этот факт позволяет понять личность Айтматова: между ними шло творческое соперничество, оба широко использовали в своих произведениях мифологические элементы.

Хочу сказать, что Чингиз Айтматов относится к числу писателей, в творчестве которых налицо синтез литературы с мифологией. Если обратимся к начальному этапу его творчества, заметим, что его произведения в целом довольно обычны для советской литературы. Почему же аналогичный процесс отсутствует в нашей литературе? Ведь еще Низами и Физули черпали из фольклора. Это было всегда, но как элемент. Теперь часто употребляются понятия «мифологизм», «фольклоризм», и это указывает на глубокую связь между письменной и устной народной литературой. Придя в литературу, миф должен вписаться в структуру художественного произведения, причем это должно происходить органично. Но это - уже вопрос мастерства.

- Значит, наши авторы еще не сформировались как зрелые литераторы?

- Конечно, у нас нет авторов, умеющих так же мастерски, как Айтматов или Маркес, достигать синтеза литературы с мифологией. Но нельзя однозначно утверждать, что наша литература в стороне от мифологии.

- У нас используют мифологию поверхностно: перерабатывают образы, структуру, но многие не могут, как вы отметили, достичь их синтеза.

- Нет, синтезируют, но должного уровня пока не достигли. Например, в произведении Мовлуда Сулейманлы «Сатана», написанном в 70-е годы, весь сюжет от начала до конца построен вокруг образа Сатаны, и здесь тоже присутствует мифология. Очень хорошая книга, хотя в целом проводить параллели между этими двумя авторами - занятие неблагодарное. Произведения азербайджанской литературы следует оценивать в сопоставлении с «соотечественниками».

- А как бы вы оценили в этом контексте использование фольклорных мотивов в известном произведении Анара «Барашек белый - барашек черный»?

- Да, здесь такой же подход. При этом имя главного героя модернизировано: вместо сказочного персонажа Малик-Мамеда перед нами наш современник по имени Малик Мамедли. Впрочем, переиначены по сравнению с фольклорным первоисточником не только имена, но и сами образы, и довольно удачно. Я могу понять, что читатели ищут образы, похожие на героев Айтматова, тем более что и наш фольклор достаточно богат, но следует заметить, что наши авторы не могут создать даже мало-мальски приемлемый образ нашего современника, потому нет и значительных литературных произведений. В азербайджанской литературе они будут созданы авторами, которые смогут найти этого героя.

- У вас есть книга, посвященная известному азербайджанскому эпосу «Китаби деде-Горгуд», где вы предприняли опыт анализа происхождения женских персонажей на основе нумерологии. Какие новые сведения может дать нам такой анализ этого фольклорного произведения?

- В фольклороведении существует понятие «сакральные числа». Речь идет о числах 3, 7, 40, которым придается особый смысл не только в фольклоре, но и вообще в мировой литературе. Если в том или ином произведении присутствуют сакральные числа, то найти шифр нетрудно. Нужны серьезные исследования вопроса, откуда эта сакральность берется. Еще Магомед-Гусейн Тахмасиб в своей работе о «Китаби деде-Горгуд» коснулся темы чисел и указал, что у турок цифра 1 символизирует отца, 2 - мать, 3 - дитя. Если сложить эти цифры и сумму умножить на 4, то мы получим 24 - таково число огузских племен. Согласно старинному обычаю, при забое скота мясо принято делить на шесть частей и рассылать в шесть мест. Как видим, сакральные числа играли немаловажную роль и в повседневной жизни огузских племен.

Хочу привести еще такой пример. Я много занимался вопросом формирования силлабического стиха. Известно, что стихотворный размер появился в арабской литературе и, по некоторым сведениям, соответствует ритму движения верблюда. Я решил, что если у арабов стих формировался на этой основе, то у нас это возможно соотнести с шагом лошади. Я начал изучать этот вопрос и наткнулся на объемистый труд Орхана Шаика о «Китаби деде Горгуд», где сказано, что ход лошади имеет одиннадцать разновидностей. И я пришел к выводу, что эта поступь послужила основой для возникновения структуры и ритмической системы силлабического стиха. На этой основе нетрудно определить внутреннюю структуру и ритмический строй, и все это я подробно изложил в своей монографии «Открытая книга - «Деде Горгуд».

В этой книге особый раздел посвящен числам, его я писал около двух лет. Меня очень заинтересовало следующее: в эпосе шесть женских образов, но личность одной из них, жены Сейрека, описана неполно. Я подумал, что если перед нами законченное литературное произведение, то и образ должен быть раскрыт целиком. После долгих исследований решил обратить внимание на числа и начал читать текст заново. По окончании пришел к выводу, что сакральное число эпоса - цифра 3. Здесь в походе участвуют три сотни бойцов, у богатыря-пастуха Гараджи праща изготовлена из кожи бычка-трехлетки, а там, где упал выпущенный им камень, три года трава не растет.

С другой стороны, цифра 6 в эпосе символизирует чужаков, враждебную силу. В тексте говорится, что на одном из персонажей - Арузе - шапка из кожи шести козлов и тулуп из кожи шестидесяти козлов. А в самом конце эпоса выясняется, что Аруз - предатель. Следовательно, сказитель заблаговременно посредством цифр дает понять, что этот персонаж - враг. Так я подобрал ключ к раскрытию личности упомянутого женского образа. Ее муж Сейрек, отправляясь в крепость Алинджа спасать брата, говорит: «Если не вернусь через год - жди, не вернусь через два года - жди, не вернусь три года - ставь поминальную юрту». Как видим, здесь упор на цифру 3. А вот что отвечает жена: «Не вернешься через год - буду ждать, не вернешься через два года - буду ждать, не вернешься через три года - буду ждать, не вернешься через четыре года - буду ждать, не вернешься через пять лет - буду ждать, не вернешься через шесть лет - поставлю поминальную юрту». Из этого эпизода я и заключил, что жена Сейрека из чужаков. Таким образом, цифры помогли расшифровать содержащийся в этом эпосе код и позволили раскрыть один из образов. Вот какое замечательное литературное произведение - эпос «Китаби деде-Горгуд»!

- Персонаж восточного предания шейх Санан, отказавшийся склониться перед известным суфийским шейхом, пользуется резко негативным отношением со стороны суфиев. Согласно преданию, бог наказывает его за гордыню: ради возлюбленной Санан соглашается пасти свиней и обречен ходить с опущенной головой. Почему, на ваш взгляд, Гусейн Джавид в своей пьесе так превознес этот образ?

- В прошлом не раз возникали споры по поводу того, можно ли считать шейха Санана исторической личностью. Поскольку романтизм исходит из посыла, что миром правят идеи, превращение исторической личности в романтического героя обретает особую окраску. С другой стороны, персонаж художественного произведения - будь то историческая личность или нет - должен восприниматься в качестве литературного героя, его нельзя рассматривать по критериям реальных исторических личностей.

Иными словами, шейх Санан Джавида должен рассматриваться как персонаж пьесы «Шейх Санан», и здесь совершенно неуместны любые параллели с суфизмом и преданиями. В данном случае литературный образ шейха Санана служит средством донесения идей автора произведения.

Наряду с этим романтический герой должен иметь черты монументальности. Вообще, я считаю, что литературный герой должен быть монументальным, подобно джавидовским образам шейха Санана, князя, Сиявуша. Образ шейха Санана монументален потому, что его устами Джавид доносит до читателя свои идеи. Он заявлял, что любовь должна властвовать над вероисповеданием, но при этом имел в виду любовь не земную, а божественную. В этом и заключается величие Гусейна Джавида.

«Шейх Санан» - произведение чисто суфийское. Я всегда говорю, что в азербайджанской литературе три гиганта, которых разделяет временной интервал в четыре столетия, - это Низами, Физули и Джавид. Все трое связаны с суфизмом, и это служит одним из факторов, который сделал их недосягаемыми гениями.

- Какой совет вы, как человек науки, чаще всего даете молодым ученым?

- Я всей душой мечтаю о том, чтобы в Азербайджане росли крупные ученые. На свете нет профессии прекраснее, но нужно уметь вживаться в эту красоту. Сколько раз бывало, сделав открытие и найдя то, что до меня в науке не было известно, я не мог заснуть до утра. Отправив статью в печать, с нетерпением ждал ее выхода, а с утра спешил к газетному киоску и принимался с упоением читать. И так всякий раз - каждой статье радуюсь, как первой.

- А когда была опубликована ваша первая статья?

- Это было в шестом классе. Статья была публицистической, до окончания школы я написал их около 40. Первая моя статья на литературную тему вышла в 1973 году в газете «Адабият ве инджесенет». Если молодой человек, делающий в науке первые шаги, окунется в ее глубины и ощутит в себе перемену, значит, он воспринял эту несравненную красоту, понял, в чем состоит главное удовольствие в жизни.

Нынешней молодежи я бы в первую очередь посоветовал овладевать языками, потому что собственно знания в наше время отошли на второй план. Раньше было принято соревноваться - у кого знаний больше, тот и вырывался вперед. Теперь вся информация - в компьютерах, мобильных телефонах - словом, в современных технологиях. В условиях информационного изобилия незачем перегружать мозг этими знаниями.

Как же современный человек может выделиться, добиться преимущества? Только путем овладения языками. В современную эпоху побеждает тот, кто знает больше языков. Ведь сегодня основная проблема - общение. Все войны и конфликты от того, что люди не могут понять друг друга. Если люди научатся понимать друг друга, исчезнут войны. Поэтому если есть возможность, начинайте учить язык уже сегодня, ибо завтра может быть поздно.

- Если говорить о переводах, то нередко приходится видеть, как один переводчик работает с авторами, по духу диаметрально противоположными друг другу. Схожую картину приходится наблюдать и в науке. Впечатление такое, что некоторые избегают специализироваться в одной конкретной области...

- Перевод - это искусство, особая разновидность творчества. Тот, кто не осознает этого, принимается переводить все, что под руку попало. При работе над своей кандидатской я наткнулся на информацию о том, что известный наш поэт середины прошлого века Аббас Саххат имеет до 50 переводов европейских и русских авторов. Стал выяснять критерии, по которым он отбирал произведения. Оказалось, что Саххат переводил произведения романтические, то есть близкие ему по духу. Если человек переводит текст, не затрагивающий каких-то струн его души, то перевод не получится.

То же самое и в науке. Последнее время в литературе наметилась тенденция к упрощению. Каждый автор использует одну и ту же структуру, одну сюжетную линию. Встретив новое имя в литературе, я читаю одно произведение этого автора, второе, третье. Если в третьем произведении не вижу новизны, больше к его творчеству не возвращаюсь, поскольку у меня в мозгу уже сложилась картинка. Напиши он еще 50 книг, все будут похожи. Таковы же будут и его литературоведческие работы. Искусство критика состоит в умении разглядеть и описать то, чего не знает сам автор.

Фарид ГУСЕЙН,

Каспiй.-2017.- 23 декабря.- С.19-20.