Поэзия - религия всех культур

Аднан Озер: Подлинная жизнь - в малых городах, а не в мегаполисах

ТВОРЧЕСТВО

Сегодняшний наш собеседник - известный турецкий поэт Аднан Озер. Наш корреспондент пообщался с ним на 10-м Стамбульском фестивале книг.

ДОСЬЕ:

Турецкий поэт Аднан Озер родился в 1957 году. Получил университетское образование. Первые его стихи опубликованы в 1977 году в одном из левых журналов, а первый сборник увидел свет в 1981-м. В 1980 г. стал победителем поэтического конкурса, проведенного Стамбульской академией изящных искусств. Автор целого ряда стихотворных сборников. В 1991 г. удостоен престижной премии имени известного турецкого поэта прошлого века Джемала Сурейи. Переводил таких поэтов, как Пабло Неруда, Октавио Пас, Федерико Гарсия Лорка, Рубен Дарио. В свою очередь его стихотворения переводились на иностранные языки - македонский, румынский, португальский, итальянский, испанский и немецкий. В 2015 г. стал обладателем поэтической премии «Золотое кольцо».

- Хочу начать наше интервью с поэзии 80-х годов, представителем которой вы являетесь. Из других «восьмидесятников» Тугрул Танйол склонялся к новаторству, тогда как Хайдар Эргулен сочетал классический стиль и модерн. В вашем творчестве преобладают народные. Каким образом вы стали на этот путь и насколько он получил признание в литературной среде вашего периода?

- Первым представителем нашего поколения является ныне покойный Ахмет Эрхан, который еще в 1975 году опубликовал в периодике свои стихи, распространявшиеся среди «восьмидесятников». Должен заметить, что для поэзии 70-х годов характерен ярко выраженный идеологический контекст, для романтики места не оставалось, и в такой обстановке Эрхан выступил как зачинатель романтического направления. После событий 80-х я объединил вокруг единого идеологического ядра литераторов, не признававших друг друга, даже исламистов с левыми революционерами помирил. Конечно, я справился с задачей не в одиночку, а с помощью журнала и издательства.

Наша семья переехала в Турцию из Болгарии в 1951 году. Вначале я жил в Стамбуле, а потом - в глухом провинциальном городке Батман. Поэтому язык моей поэзии столь разнообразен, ведь он питался в довольно обширном ареале. Именно в Батмане я услышал имена Низами и Абул-ала ал-Маари, заинтересовался суфийской поэзией, изучил курдские поэтические образцы. Все это не могло не сказаться на моем творчестве.

- Вы сказали, что сумели консолидировать две группы с различными взглядами. Подверглись ли вы за это обструкции и продолжилась ли в дальнейшем эта практика?

- Да, частично продолжилась. До сих пор среди них есть те, кто тесно подружился, они публикуются в одном печатном издании. Конечно, на меня были нападки. Вспоминать об этом сейчас мне не хочется...

- В своих стихах вы придаете большое значение социальной тематике. Однажды вы даже заметили: «Сколько можно посвящать стихи женщинам?»… Почему?

- Я отношусь к представителям так называемой «второй новой волны» в поэзии. При жизни они были не так популярны, как теперь, поэтому я называю их «ностальгической волной». Сам Джемал Сурейя в свое время сетовал на непонимание. Теперь считают, что поэзия не может выйти за установленные в незапамятные времена рамки, то есть рассуждать о чем-то еще, кроме любви. Но лирика - лишь одно из направлений современной поэзии, есть много других тем. Вот что я хотел этим сказать.

- На протяжении 16 лет вы не издали ни одного поэтического сборника. Как прошел этот период творческого бесплодия - вы отошли от литературной среды, охладели к стихосложению?

- Да, все это я пережил. Подобно многим друзьям, я всегда был пришельцем в поэзии. Дело в том, что в литературе, вообще в культуре и искусстве традиционно существовал круг избранных - как правило, это выпускники элитарных университетов и их близкие, и попасть в этот круг «пришельцам», подобным мне, всегда было очень трудно. Такие случаи очень редки. Что касается затянувшейся паузы с изданием моих стихов… Видимо, таково возмездие за мой активный интерес к издательскому делу, за выпуск самого важного в Турции литературного журнала.

- А как восприняли ваше возвращение?

- Без особого восторга. Присудили премии, чтобы ублажить и отвязаться, но они не понимают, что по-настоящему я еще не вернулся. Но я вернусь, так что держитесь...

- В одном из интервью вы сказали, что Турция взяла у вас многое, ничего не дав взамен…

- Да, это так. Конечно, я готов отдать за родину последнюю каплю крови, но хотелось бы, чтобы и она создавала мне условия для жизни. Собственно говоря, многого я не прошу. Меня можно обвинить в упрямстве, но если я до сих пор не покончил с собой, это чудо. Я ничего, абсолютно ничего, кроме своего имени, не имею. Ни разу не удостаивался знаков внимания в соответствии со сделанным мною, мои труды не получили адекватной оценки. Вот уже 10 лет я провожу этот фестиваль, издал больше тысячи книг, 12 журналов, познакомил Турцию с литературой беднейших стран, практически не имеющих возможности для выхода за границу. В ответ - ноль внимания. Я не удостаиваюсь в собственной стране того уважения, которое встречаю в Испании, Аргентине. Как смириться с этим?

- Расскажите немного о своей молодости, о годах, проведенных в застенках, и отзвуках всего этого в вашем творчестве.

- Эти события не так сильно отразились на моих стихах. От меня ждали стихотворений, пропагандирующих левые идеи, я же увлекся мифологией, фольклором, этнографией. Не раз пытался написать то, чего от меня ждали, но не получилось. Я очень уважаю творчество Назыма Хикмета, но к его поэзии не имею даже отдаленного отношения. Я иду собственным путем, сочиняю народные стихи.

- В жизни вы человек веселый, а многие ваши стихи пронизаны разочарованием и упадком духа…

- Я - продукт фракийской культуры, отличающейся яркостью и оптимизмом. Не прошло бесследно и то, что я вырос на окраине - в бедных кварталах Стамбула. Хочу заметить, что люди, с трудом сводящие концы с концами, отнюдь не несчастны, не живут в сером, ограниченном мирке. Я категорически против жизни в небоскребах, вообще непомерной урбанизации. Необходимо сохранить именно традиционный уклад жизни кварталов, их культуру. Подлинная жизнь - в малых городах, а не в мегаполисах. В небоскребах, фешенебельных особняках, на яхтах счастья быть не может, да его там и нет.

Совсем другое дело бедняки - они сами себе психологи. При нарушении этого баланса неизбежны противоречия в обществе. Я не приемлю разделения людей по убеждениям, вероисповеданию и так далее: мол, это - социалист, а это - исламист. Возможно, рассуждаю несколько утопично, но ведь я сам жил в такой утопии - в селе, на окраинах Стамбула. Литература должна отражать вот такую счастливую жизнь.

Потому я и стараюсь быть оптимистом, но в жизни это не всегда получается, порой наступает депрессия, и она, конечно, отражается на творчестве. За такие убеждения левые на меня злятся, а правые не понимают. Особенность стихотворчества состоит в том, что когда пишешь одну строфу, словно совершаешь странствие к истокам сотворения мира. Другие виды искусства для такого странствия не подходят...

- Тугрул Танйол преподает в университете, Хайдар Эргулен пишет в журналы, вы занимаетесь организацией художественных фестивалей. Все это в той или иной мере мешает литературному творчеству. При каком роде занятий вы были бы другим Аднаном Озером?

- Этот прекрасный вопрос стал парадоксом всей моей жизни. Видите ли, чтобы стать хорошими литератором, нужно перестать быть активным, ибо литература отнимает много времени. А я не могу позволить себе такой роскоши. Рабочий кабинет у меня появился, когда мне было уже за 40, а письменный стол - совсем недавно. Иными словами, я всегда работал в трудных условиях. Я дал себе слово не заниматься ничем, кроме литературы, и сдержал его. Занимался такой вот организационной работой, но и она не принесла мне заработка. Лишь работая редактором, я в течение 10 лет стабильно получал зарплату. Я мог бы выпустить несколько книг - даже названия их известны, возможно, написал бы лучшие стихи, но посторонняя работа лишила меня всего этого. По ночам ругаю себя: почему я так сделал, почему не написал то, что намеревался?

В тот период моя поездка на Кубу стала значимым событием, но свои впечатления я стал записывать только сейчас. Об окраинах Стамбула мечтаю написать еще со школьных времен, но до сих пор не удосужился. Есть у меня еще недописанный роман, но я не из тех знаменитостей, которые все написанное облекают в книжную форму. У нас в Турции так: раз ты знаменит, все, что вышло из-под твоего пера, тиражируется автоматически. Так что я жду очередной волны известности, чтобы опубликовать все это (смеется).

- Как бы вы оценили перспективы поэзии?

- Когда я был редактором, моему успеху немало содействовали беседы с живущими за рубежом друзьями на темы: что теперь читают, кто получит Нобелевскую премию? Такие дискуссии мы устраиваем по сей день. Я отслеживаю события в литературной жизни пяти-шести стран, включая Мексику и Аргентину, дома собрались кипы журналов.

С 90-х годов в Европе на смену классической поэзии пришла городская, описывающая мгновенные события, мимолетные впечатления. В современную же эпоху появилась тяга к психологическому стиху, строфы рождаются из обычных, нередко внезапных чувств. Поэзия образуется в единстве с другими видами искусства. В античности она служила языком философии, позже ведущее значение в литературе приобрел язык басен. Сегодня поэзия выброшена на улицу, оторвана от литературы. В Европе стихи стали писать в невиданных ранее стилях. Поэзия ополчилась на самое себя. Эту черту очень быстро уловил Орхан Вели, и если бы он писал в наши дни, то встретил бы куда больше понимания.

Поэзия - в некотором роде комплекс нескольких искусств: здесь и музыка, и изобразительное искусство, замешанные на мыслях и чувствах, на боли. Если ты чувствуешь боль, то посредством прозы сумеешь только высказать ее, стихи же позволяют передать эту боль в том самом месте, где саднит. Поэзия - религия всех культур. Теперь она поднимется на борьбу с религией и безбожием, ибо без духовности нет жизни.

- Как вы считаете, что осталось непонятым и что не было оценено по достоинству в поэзии 80-х?

- Во-первых, эстетизм. Во-вторых, сильный урон нанесла литературе борьба между правым и левым лагерями. У каждого человека своя духовная ойкумена, и если он не будет чувствовать это, то утратит человеческий облик и станет крушить все вокруг. Мы взяли ориентир на философию, гуманизм, но это истолковали превратно и нарекли политической литературой. Остались непонятыми и непринятыми Осман Конук, написавший, что «стыдиться - значит быть немного человеком», Ахмет Эрхан, Аднан Азар, Гусейн Фархад, творивший по мотивам древней мифологии и шаманизма…

- Складывается впечатление, что ваши стихи словно адресованы кому-то.

- Неплохо подмечено. Один немецкий философ заметил, что книги - это толстые письма, написанные далеким неизвестным друзьям. Если литература описывает близкую, доступную любовь, то это не более чем тяга к популизму.

- В одном из ваших стихотворений вы склоняетесь к тому, чтобы обвинять не столько людей, сколько время, эпоху.

- Стихи имеют не только и не столько творческую, сколько божественную подоплеку. Поэзия, любовь и вера имеют общий, единый корень. Лишь направившись помыслами к промыслу небесному, можно постичь эти три категории.

- В некоторых ваших стихах бросается в глаза повторение отдельных звуков. Похоже, этот прием вы применяете систематически...

- Из поэтов нашего поколения я - самый классический, самый турецкий. Я вырос под влиянием ашыгской поэзии, поэтому научился использовать звуковые повторы, и по мере возможности прибегаю к этому приему.

- Вы поддерживали тесные отношения с поэтами «второй новой волны». Не поделитесь напоследок воспоминанием из того времени?

- В курении Джемала Сурейи мы искали какой-то необычный подтекст. На первой нашей встрече он окинул меня изучающим взглядом и заметил: «Значит, вот он каков, Аднан Озер…». А Эдже Айхан написал, что я продал корову, чтобы выпустить книгу стихов…

Беседовал

Фарид ГУСЕЙН

Каспiй.-2018.- 8 сентября.- С.18.