Театр: каков он и каким ему быть?

Мехрибан Алекперзаде: Я очень хочу видеть «ЙУГ» живым и сделаю все, чтобы обеспечить его бытие

СОБЕСЕДНИК

В 90-е и начале нулевых мы часто видели ее на телеэкране, где она вела интересные передачи, представляла свои фильмы - кстати, актуальной исторической тематики и острой социальной направленности. Это были ленты, вскрывающие невидимые на первый взгляд процессы и тенденции: автор озвучивал вслух то, что не осмеливались сказать другие в силу тех или иных причин.

Наше телевидение в то время могло похвастаться глубоко духовными и интеллектуально насыщенными передачами, которые формировали зрителя, заставляли его думать, поднимали его внутренний уровень, вели за собой. На экране появилась высокоразвитая личность с активной гражданской позицией, своим независимым мнением, четкой дикцией и грамотной речью, подлинный интеллигент и гражданин мира, аккумулировавший в себе не только национальное, но и мировое наследие культуры. Однако разом, вдруг, этот духовно-просветительский сегмент пропал из поля зрения. На телевидении начался своеобразный спад, появились низкопробные шоу, однообразные программы, и сейчас мы имеем то, что имеем и чем мы, в принципе, недовольны.

Режиссер и сценарист, публицист и телеведущая, заслуженный деятель искусств Мехрибан Алекперзаде - автор 12 телевизионных фильмов об азербайджанских ханствах, которые были объявлены Министерством образования учебными пособиями для средних школ. Ее спектакли имеют иную эстетику, иную внутреннюю направленность, о театра «ЙУГ театра «ЙУГ театра «ЙУГ ни находят отклик не в каждом человеке, открывая неизвестные доселе азербайджанскому зрителю ракурсы, казалось бы, привычных явлений, которые переворачивают в нем все, направляют его внутреннее сознание на истину, которая рождается на глазах и внутри нас самих. Сила ее таланта видит свое предназначение в том, чтобы открыть невидимое глазу окно и показать все, что видно из него, представить совершенно новый взгляд на событие, ситуацию, человека... Ее спектакли и фильмы всегда вызывают неоднозначную реакцию - как зрителей, так и критиков, никого не оставляя равнодушным.

Сегодня Мехрибан ханым Алекперзаде - гостья газеты «Каспiй».

- Недавно вас назначили главным режиссером экспериментального театра «ЙУГ», поздравляем! Какова ситуация там на сегодняшний день?

- Сейчас в целом ситуация в театрах оставляет желать лучшего - экономический кризис сказался и на их положении. Я бы сказала, что театр переживает кризис и в плане посещения. Вообще, думается, когда театру дают статус государственного, здесь изначально нужно продумать все до мелочей, чтобы потом труппа и весь коллектив не испытывали глобальных трудностей и проблем. Нужно грамотно проделать колоссальную работу, чтобы привлечь зрителей в театр. В лучшем случае наши граждане ходят в кино, да и то чаще по пригласительным. Нет морально-духовной проблемы, которая тянула бы людей в театр.

Что касается нового назначения… оно вызывает неоднозначную реакцию. Пусть так. Кто говорит о том, что театра «ЙУГ» сегодня не существует и что он развалился, это, по сути, те, кто не хочет его видеть, но выдает себя за его поклонников. Это картина, которая была до меня. Но мы… и лично я очень хочу видеть его живым, и сделаю все, что в моих силах, чтобы обеспечить его бытие.

- В советские времена бакинцы не пропускали ни одной премьеры!

- Советская идеология пропагандировала культуру. Однако испытать радость премьеры - это одно, а смотреть сам спектакль - совсем другое. Моей дипломной работой был спектакль «Пятый курс» по пьесе Жан-Поля Сартра, и недостатка в зрителях тогда, в конце 80-х, не было. Азербайджанский театр переживает сегодня очень трудные времена, - с финансовой и морально-духовной точек зрения. К сожалению, сегодня культурный уровень зрителя настолько упал, что ему кроме низкопробных сериалов и примитивных сюжетов ничего не надо. Именно потому бытовые сериалы, ограничивающиеся разговорами на кухне и узко бытовыми отношениями людей, пользуются таким успехом.

- Как вы объясняете это и чем конкретно сейчас занимаетесь?

- В Театре музыкальной комедии я работаю по контракту, и после сдачи спектакля приступлю к работе в театре «ЙУГ». Что касается телевидения, признаюсь: в то время было открыто некое окошко, через которое можно было вдохнуть свежего воздуха, снимать и показывать документально-исторические фильмы. С 1997 до 2006 год мы наслаждались этим, и лично я сняла в тот период фильм из 80 (!) серий. Десять из них составляли фильмы об азербайджанских ханствах, восемь серий - об азербайджанских военных стратегиях, десять - было посвящено карабахской стратегии, пять - стратегии безопасности, несколько серий - из рубрики «Один день истории», пять - о Мир Джафаре Багирове…

Параллельно был снят программный фильм «13 минут», построенный на стратегической идеологии. Тогда я работала сначала на АzТV, а потом на телеканале Space директором и художественным руководителем авторских программ.

- По сути, авторские программы на государственном телевидении открыли именно вы?

- Да, в то время они начались с серии программ под названием «Нострадамус - сверхчеловек», «Жизнь после смерти - исследования Раймонда Моуди», потом эта работа была продолжена на канале Space. Мы работали в высшей степени плодотворно, и основанием для подобного утверждения служит объем проделанной работы. Нами был охвачен очень большой в историческом масштабе интервал времени. Но в один прекрасный день нам объявили, что больше в таких документально-исторических исследованиях нет нужды, наступает эра развлекательных и шоу-программ, потому что рекламодатели должны вкладывать средства, а к документально-историческим фильмам и программам культурно-просветительского характера они не питают особого интереса.

- Выходит, после того как Мехрибан Алекперзаде отдалилась от экрана, передачи и программы столь актуальной тематики были сняты с эфира?

- Эти передачи служили национально-политическому и историческому просветительству, зрители увидели их только в тот самый отрезок времени, в дни конкретных исторических дат. В представлении нынешних руководителей телеканалов такой формат кажется делом нормальным и обычным: то есть пока я там работаю, фильмы демонстрируются, а когда меня нет, то и фильмов нет.

Но я перешла на более ответственную работу на АzТV по приглашению главы государственного телеканала А.Алышанова и возглавила студию просветительских программ - департамент военных, диаспорских, образовательных и молодежных проектов, хотя могла бы возглавить литературно-драматический департамент.

Если честно, мне это было по душе, потому что в то время я была заинтересована в исследовании национальных стратегических вопросов, которым хотела служить, однако здесь больше выполняла административные функции руководителя, нежели творческие. Естественно, как человека творческого меня это очень ограничивало и перекрывало кислород, и в результате я решила оставить телевидение. Потом на всех наших телеканалах начался фонтан шоу-программ. Это было совершенно не то, что было нужно мне, а я была не тем человеком, в котором нуждались телеканалы.

На киностудии я сняла три серии документально-художественного фильма о мартовских событиях 1918 года, которые, кстати, были достойно представлены Министерством культуры на торжественной презентации в Центре мугама. В фильме участвовали три страны - Азербайджан, Россия и Турция. Мы побывали в каждой из них, побеседовали с учеными и проделали достаточно серьезную работу. Долгое время я работала в архивах с документами и показала мартовские события в контексте продолжения Первой мировой войны.

- Если не ошибаюсь, такой научный подход и интерпретация этих событий были сделаны впервые?

- Да, и большой вклад в это внесли азербайджанские и турецкие ученые, хотя российские историки пытались как-то принизить их значение. Потом по заказу UNESCO мы сняли четыре фильма, связанные с толерантностью, азербайджанскими коврами, сазом, - о Лагиче и Нидже, для представления их в UNESCO. К счастью, все они были приняты, и эти номинации попали в Репрезентативный список.

С 1992 года я также работаю в Академическом драматическом театре режиссером-постановщиком и периодически ставлю спектакли. Конечно, по сравнению с активной деятельностью на телевидении в театре я ставила в лучшем случае один-два спектакля в год. Последующий период был связан с театром. Здесь я подготовила спектакль «Афет» и «Амир Теймур» Г.Джавида, «Женщина, брошенная под поезд» A.Maсуда, «Гатиль» («Убийца») Эльчина, «Забыть Герострата!» Григория Горина. Но к тому времени здесь упразднили штат режиссера и внедрили практику контрактов. Разумеется, ждать подобных приглашений мне не приходилось, руководство сменилось...

По контракту я подготовила спектакль «Джеза» Т.Велиевой в ТЮЗе, а в Музыкальном театре после указа Президента готовится спектакль с рабочим названием «Нури-диде Джейхун» Джейхуна Гаджибейли (скорее всего, он выйдет под названием «Ветенсиз»), и в процессе работы над ним меня назначили главным режиссером театра «ЙУГ».

Все это произошло в течение семи лет после ухода с телевидения. Можно сказать, эти годы стали в моей творческой жизни временем застоя.

- Я бы не назвала застоем столь плодотворный период, хотя и сталкивающийся с разного рода препонами. Сделанное вами впечатляет: три серии о мартовских событиях, четыре серии фильмов UNESCO, три спектакля в Аздраме… - список далеко не скудный, учитывая вашу работоспособность и творческий потенциал.

- Я могла бы сделать гораздо больше. В театре «ЙУГ» приступила ко второму спектаклю - кстати, тоже новаторскому, хотя речь идет о моем любимом авторе Г.Джавиде. Спектакль «Теймур и Баязид» о двух правителях и полководцах, двух полюсах Турана, дико ненавидящих друг друга и готовых во имя этого принести в жертву Туран. Он поставлен в стиле театра жестокости. В моей жизни это второй случай, когда одно произведение я ставлю второй раз. Первый раз это был спектакль «Гатиль» Эльчина, который имел в виду именно меня в качестве режиссера. Спустя десять лет после классической постановки я подготовила его еще раз, разрушая все стереотипы и создавая нечто новое. Спектакль принес мне немало головной боли и упреков, но не прошел незамеченным. Азербайджанский театр заслуживает перехода на новую ступень развития, а это произведение давало возможность воспользоваться всем прогрессивным и новым, что было наработано в театральном искусстве Запада и мира в целом. Что я и сделала. Вторая постановка «Теймур и Баязид» в корне отличается от первой, она новая и неожиданная, спектакль выносит на поверхность все, что недосказано и читается между строк. Для меня самой этот этап творчества довольно нелегкий, но я преисполнена надежд и новых идей, которые постараюсь воплотить в реальность.

- Сегодня очень актуален вопрос: хочет ли зритель идти в театр? Понятное дело, что ответ нужно искать в нескольких плоскостях…

- Как могут быть неинтересны Джафар Джаббарлы или Шекспир? Иногда студенты даже не могут объяснить, почему не любят того или иного автора, - просто они его не читали, хотя должны знать его творчество еще со школы. Представьте теперь, что ждет их и что ждет наш театр...

- Но ведь в нашем обществе есть интеллигенция, интеллектуалы, немало духовно богатых личностей, прогрессивно мыслящих людей…

- Например, у Русской драмы есть свой зритель, и это хорошо. У каждого театра должен быть свой зритель, ведь спектакль не может идти каждый день, хотя массовость в репертуарной политике тоже должна присутствовать.

- Что для вас важнее при выборе сценария и пьесы - воплотить авторский замысел или представить собственное видение идеи и сюжета?

- Разумеется, отойти от авторской задумки невозможно, но автор и его произведение должны стать в хорошем смысле моей духовной потребностью: там должны подниматься вопросы, которые отвечают моей стратегии, идеологии, размышлениям. Если я могу работать над текстом, я превращаю его в рупор своих идей, но в любом произведении, даже самого гениального писателя, я должна найти себя. Если же меня там нет, я не берусь за этот спектакль. Режиссер во всех своих постановках выражает прежде всего себя, независимо от того, какая поднимается проблема - политическая или социальная, ибо происходящее на сцене есть отражение режиссерского видения, его угла зрения.

Мои спектакли рассчитаны на зрителя, для которого театр превращается в духовный мир и внутреннюю потребность!

- Смотря фильмы других авторов, можно ли заглушить в себе режиссера и просто получать удовольствие от кино?

- Я смотрела спектакль по гоголевскому «Ревизору» театра «Жастар» в Алматы в жанре клоунады и «12-ю ночь» в Трабзоне, поставленную в том же жанре. Это абсолютно не мой жанр и не мое произведение, но я получила невыразимое удовольствие и была преисполнена благодарности. Я смотрела глазами зрителя, причем очень привередливого, от глаз которого ничего нельзя скрыть, но доведенная до блеска работа не могла не вызвать восторга. Это бывает крайне редко, потому что профессиональное видение не покидает ни на минуту.

У ныне покойного Вагифа Ибрагимоглу был спектакль «Джасус» в Аздраме по Камалу Абдулле. Первоначально этот спектакль был поручен мне, но я поняла, что это не мое, и его передали Вагифу. Во время просмотра я твердила себе, что ни за что не взялась бы за этот спектакль и, отказавшись, поступила правильно. Но в финале… я сняла шляпу перед Вагифом и склонила голову перед его талантом, потому что подобный финал мне в голову не пришел бы! Бывает и такое…

- Какой объективный инструмент, помимо призов и наград, является мерилом успеха?

- Приведу такой пример. Когда готовился спектакль «Гатиль», многие намекали, что здесь, мол, много эротики. Я объясняла, что изнанку жизни нужно показывать, а не утаивать, надо вскрывать истоки проблем. Больше всех сопротивлялись театралы, которые не могли простить мне этот успех. Но зрители шли на этот спектакль, один человек смотрел его аж 17 раз! Другой зритель написал мне отзыв, который по профессиональной глубине и объективности превосходил критические статьи и аналитические рецензии тысячи театроведов. Свою оценку я получила именно от этих зрителей, именно они спасли меня, они - моя главная и самая весомая награда.

Странно, но факт: люди принимают беды и несчастья других людей, но не принимают человеческое счастье. Счастливого героя зрители не воспринимают. Поэтому прежде всего важно, чтобы зритель понял и принял отправленный тобой социальный посыл, превратив его в свое кредо. Один, максимум два спектакля в год, в которых я присутствую, - да, под этими постановками я готова поставить свою подпись!

- Строгая советская цензура и так называемая демократия по-азербайджански - как они отражаются на качестве спектаклей или фильмов?

- Расскажу один случай: однажды после спектакля администратор театра сказал мне, чтобы я урезала постановку, в противном случае они сами ее сократят. Я ответила, что в таком случае спектакль не будет уже моим, и в результате его убрали из репертуара. Администратор аргументировал это тем, что когда спектакль идет больше часа, зрители не досиживают и уходят... Я поняла тогда, что мне здесь делать нечего. Запреты и ограничения, свойственные советскому периоду, носили иной, чаще национально-этнический характер, и хорошо, что их нет теперь.

Мне не довелось работать в советский период. В 1988 году я поставила спектакль «Мертвые без погребения» по Сартру, который в самый разгар советской идеологии не позволили поставить Тофику Казымову. В 1988-м советская цензура несколько ослабла и уже сдавала свои позиции, и впервые Сартра на азербайджанской сцене довелось поставить мне. Что касается вашего вопроса, скажу лишь, что нынешние ограничения и запреты носят другой характер, и я считаю, что говорить о них нет необходимости...

- Но за годы независимости у нас вырос совершенно другой зритель, новое поколение, которое все воспринимает по западному образцу. Как в таких условиях сохранить в театре дух и национально-духовные ценности Азербайджана?

- Очень сложно... Обращаясь к произведениям авторов других культур, нужно всегда привносить какие-то новшества, учитывать мировые тенденции, одновременно редактируя их, а это, поверьте, на все сто сделать невозможно. В лучшем случае мы можем осуществить эту задачу лишь на 20-25%. потому что через произведение нужно доносить до зрителя какие-то философские категории, а как это сделать?

Например, Айдын Джафара Джаббарлы был дадаистом, и чтобы представить его как героя, нужно объяснить зрителю, что такое дадаизм. Если зритель не имеет понятия о литературно-философских течениях, пришедших из западной литературы, как ему это объяснить, как представить критерии и условия театра жестокости? Зритель должен быть готов к восприятию подобных задач, которые режиссер ставит через драматургию. Наш зритель к этому не готов, а если человек не читал Фрейда или Ницше, он не сможет понять многое другое, поэтому приходится ограничиваться традиционными примитивными методами. Но при этом мы теряем нечто более глубокое, интересное, развивающее. У меня нет возможности выстроить пространство, начинающееся с крайнего угла сцены и достигающее дальнего угла зрительного зала.

Сегодня есть множество средств, чтобы сделать спектакль более разнообразным и современным, - например, с применением совершенной графики. Мы уже не можем ограничиваться одними декорациями, надо переходить на арт-абстракт, более авангардные вещи, но какое руководство театра осилит расходы, скажем, на графику, которая стоит несколько тысяч? Чтобы представить зрителю театр в современном ракурсе, тут все опять же упирается в финансирование.

На мой спектакль «Гатиль» один зритель из Германии приходил каждый месяц. Это был заядлый театрал, хорошо осведомленный о современных тенденциях и новшествах. Если такой зритель приходит на мой спектакль, это означает, что он увидел в нем западный подход к режиссуре не в значении имитации, слепого повторения и схожести, а в плане современного мышления. Зритель должен видеть новое прочтение старых текстов, новое видение средств выразительности, символизм в декоре.

Мы, режиссеры, изо всех сил поддерживаем жизнь азербайджанского театра, но театр должен не просто выживать и существовать, он должен развиваться и совершенствоваться. Последнее десятилетие было чрезвычайно тяжелым для азербайджанского театра, и невольно задаешься вопросом: а нужен ли он вообще нашему зрителю? Реакция зрителей, особенно мужчин, на спектакль «Наказание» и отклики показывают, что театр должен направлять зрителя, раздвигать горизонты, воздействовать и даже заставить его приходить в театр. Это должны делать именно мы, и никто больше.

- Вы часто повторяете выражение «театр жестокости» - что таит в себе это понятие?

- Термин «жестокость» в системе Арто имеет значение, принципиально отличное от бытового. Если в обыденном понимании жестокость связана с проявлением индивидуализма, то по Арто жестокость - осознанное подчинение необходимости, направленное на разрушение индивидуальности. Жестокость свойственна любому действию, проявление добра - тоже жестокость. «В явленном мире, говоря на языке метафизики, зло остается перманентным законом, а благо - лишь усилием и, стало быть, еще одной жестокостью, добавленной к первой».

Жестокость в понимании Арто - суть акт творения. Это театр, начиненный жизненными реалиями при минимальных условиях, когда зритель находит себя в нем. В психологии человека есть склонность прятать себя, а театр должен помочь ему раскрыть его истинные и потаенные мысли и чувства в биомеханической связи с окружающей средой. Здесь у каждого актера возникает своя линия поведения, которая работает непосредственно на сознание. Это театр, стоящий лицом к лицу с реальной, ничем не прикрытой и не приукрашенной жизнью, театр, который не теряется в декорациях, не тонет в костюмах, театр, вырезающий ножницами суть проблемы и идущий по краю лезвия. Это и есть для меня метод театра жестокости.

- Вы работаете в кино и театре. Что вы не можете сказать в кино, но можете показать в театре?

- Сложный вопрос... В кино в большей степени, чем само творчество и само проживание момента, содержится необходимость показа, демонстрации атмосферы и среды. В театре больше ссылаются на актера, доминируют личностные проекции. В кино это тоже, возможно, есть, но там другой язык, другие инструменты: камера, декорации, ракурсы делают свое дело. В театре есть и это, но здесь непосредственный контакт актера со зрителем. В кино больше дополнительных средств выражения, больше параллельных линий развития сюжета. В театре не так.

Я больше снимала документальные фильмы, художественных у меня всего два, и я недовольна ими, поэтому не считаю, что могу полноценно судить об особенностях художественных фильмов. И у кино, и у театра совершенно разные специфические подходы. В кино работа не настолько творческая, как в театре, где присутствует непосредственный живой контакт с актером. В кино больше используются дополнительные средства, но здесь есть один очень существенный момент: театральные режиссеры могут снимать фильмы, а вот кинорежиссеры ставить спектакли затрудняются. Сегодня я способна сделать еще более серьезные вещи, представить более значимые работы, но тогда нужны будут иные средства воплощения.

- Какие планы на будущее вынашивает Мехрибан Алекперзаде?

- Я бы обозначила их как желания. В моей папке множество конкретных произведений, которые хотелось бы поставить так, как я их вижу, начиная от Теннесси Уильямса и кончая Джафаром Джаббарлы, от Гусейна Джавида до Шекспира, от Беккета до Афаг Масуд, от Тамары Велиевой до Артура Миллера, от Акутагавы до Эльчина... Во всех сочинениях этих и других авторов есть частичка меня, которую я вижу и ощущаю. Разумеется, мои старания в направлении историко-политических и документально-исследовательских работ о Гейдаре Алиеве, Мир Джафаре Багирове, Наримане Нариманове будут продолжены, если появится возможность, при которой они будут вновь востребованы. Они составляют основу моего творческого успеха и работу, которую я хотела бы продолжить, потому что это именно то, что живет и будет жить без меня.

- Благодарю за интересную беседу и желаю вам дальнейших творческих успехов!

Афет ИСЛАМ

Каспiй.-2018.- 13 января.- С.18-19.