В ту январскую ночь…

Мир для нас разделился надвое: до и после 90-го

ПАМЯТЬ

С той страшной ночи прошло без малого три десятка лет, но испытанные тогда ужас и потрясение охватывают меня заново, когда год приближается к январю, который с того времени окрасился в черный цвет. С тех самых пор этот месяц всегда вызывает щемящую боль в сердце, мир темнеет на глазах, и с этим ничего не поделаешь, потому что боль эта превратилась в неотъемлемую часть жизни нашей семьи.

В то время мы жили в советской девятиэтажке по бывшему Тбилисскому проспекту, напротив киностудии. Атмосфера в городе была напряженной, ходили разные слухи, все чего-то ждали, в воздухе витала странная неопределенность, лица людей были озабоченными и мрачными. Чувствовался какой-то непонятный мрак, ощущение надвигающейся беды, запах крови... Январский холод был каким-то особенно ледяным и пронизывающим. Вечером неожиданно послышался гул и скрежет танков, входящих в город со стороны Сумгайытского шоссе. Проспект был отлично освещен, и мы из окон и с балконов наблюдали длинную вереницу бронетранспортеров, танков и военных машин.

Вначале казалось, что вся эта военная техника предназначена для каких-то особых мероприятий, как бывало накануне военных парадов. Однако начавшаяся стрельба быстро вернула нас к реальности. В первые минуты даже выстрелы казались ненастоящими, но когда танки нацелились на жилые дома и начали стрелять по нашему зданию, которое располагалось вдоль дороги, все мы отошли от окон и увели подальше детей.

За несколько часов до этой бойни мой брат Ильгам Мамедов спустился вниз, чтобы пообщаться с друзьями по двору. Когда происходят такие события, каждая мелочь приобретает особый смысл и становится роковой. За несколько дней до того мама вернулась из туристической поездки по тогдашней Югославии - как всегда, с подарками для нас. Мой брат ближе к вечеру принял душ и облачился в обновки, привезенные из-за границы. Красивый, белолицый и краснощекий, в отлично скроенном длинном пальто, он смотрелся довольно импозантно и очень хотел угостить соседских ребят югославскими конфетами и сигаретами…

Когда началась стрельба, мы забеспокоились, и младший брат спустился вниз, чтобы поискать Ильгама. Внизу творилось нечто невообразимое: в беготне и панике людей во дворе и начавшемся кромешном аде на улицах невозможно было понять, что происходит. А когда появились первые жертвы, расстрелянные прохожие, кровь, стало понятно, что все намного серьезнее, чем мы себе представляли. То, что мы видели в фильмах про войну, происходило теперь у нас на глазах, и тем не менее в реальность происходящего трудно было поверить, это никак не укладывалось в сознании…

Наутро 20 января, когда, казалось, все стихло, взору людей предстала страшная картина: изуродованные пулеметными очередями и лежащие на земле люди с застывшим выражением лица и открытыми глазами… Солдаты кровавой советской армии и их командиры, которые с важным видом хозяев надменно патрулировали на улицах, этого, казалось, не замечали и грубо одергивали прохожих…

Вечером телевидение внезапно отключилось, свет погас, не было никакой информации о том, что происходит… Брата мы искали всю ночь до утра и весь следующий день, обошли все больницы, а под вечер нам позвонили из милиции и сообщили, что его привезли в морг больницы Семашко. Примчавшись туда, с трудом преодолевая военные посты, мы нашли Ильгама с простреленной головой , с синяками и кровоподтеками на теле, с запекшейся на лице, руках и ногах кровью, но он еще дышал… Больница Семашко была переполнена людьми, они лежали не только в палатах и коридоре, даже лестницы больницы были забиты ранеными, которые поступали каждую секунду, солдатами, врачами, родственниками, военными, студентами мединститута, которые помогали перетаскивать пострадавших, оказывали им первую медицинскую помощь, перевязывали раны. На полу в коридорах и на лестницах не было свободного места. От криков мужчин, причитаний и плача женщин стыла кровь в жилах, эту ужасную картину невозможно было видеть, слышать, терпеть нескончаемую боль за невинно погибших наших братьев, сестер и детей...

Нашего брата не стало… Мы похоронили его рядом с папой, к которому он был очень привязан, но даже отвезти его в мечеть и на кладбище было делом нелегким - машину то и дело останавливали военные и только после долгих уговоров отпускали. Мы передвигались в буквальном смысле под пулями, их свист раздавался у нас над головами, над машиной, приходилось выбирать окольные пути, то и дело останавливаясь, чтобы переждать стрельбу. Только чудом нам удалось целыми и невредимыми доехать до Ясамальского кладбища и предать земле тело любимого брата.

Улицы, по которым следовали танки, были в крови, на стенах домов и зданий зияли черные дыры от пуль, люди ходили понурые, не скрывая невольных слез. В то время многие молодые присоединялись к народно-освободительному движению, ходили на митинги, жгли на улицах костры и, собравшись вокруг них, обсуждали создавшееся положение, которое было, конечно же, взрывоопасным и очень напряженным. Безвластие в стране породило хаос, беспорядки, кровь мирных граждан. Но ведь наш Ильгам никогда не интересовался политикой, он жил своей жизнью и никому не мешал, судьба и без того к нему не очень благоволила, а тот вечер оказался самым кошмарным для него, да и для всей нашей семьи.

В последующие годы каждый вечер в январе в наш дом приезжала «скорая», к маме… Каждый год она заново проживала боль и ужас потери своего ребенка, словно это случилось в тот же день, и никакие уговоры не помогали - мать всегда чувствовала себя виноватой в том, что не уберегла сына, не оказалась рядом и не прикрыла его своей грудью…

Имя моего брата Ильгама Мамедова высечено на мраморном обелиске, воздвигнутом в память о жертвах Черного января на площади 20 Января...

Светлая память невинным жертвам советского террора.

Афет МАМЕДОВА

Каспiй.-2018.- 20 января.- С.9.