Режиссер Расим Оджагов: О Шеки, об учителях, о кино
22 ноября исполнилось
88 лет со дня рождения выдающегося азербайджанского кинорежиссера Расима Оджагова
В 2001 году мне посчастливилось снять телефильм о
замечательном кинорежиссере Расиме Оджагове. В его основе была большая подробная беседа с
Мастером. Поэтому фильм не только несколько раз транслировался по ТВ, но и
повлек за собой газетные, журнальные, книжные публикации и даже театральные
представления. Спустя 20 лет после съемок я вновь решил вернуться к той беседе
и благодаря сохранившимся рабочим материалам привести здесь несколько
рассказов, воспоминаний, размышлений прекрасного Расима Оджагова.
Шеки
Сценарий фильма «День рождения» сложился из двух рассказов
Рустама Ибрагимбекова – «День рождения» и «В
командировке». У него герой из Баку прилетал в Москву, там знакомился у
центрального телеграфа с девушкой-проводницей... Но я предложил Рустаму: давай сделаем,
чтоб Мустафа приезжал в Баку из Шеки. И чтоб все
действие происходило в Баку. Это была моя идея. Я отдал дань своему детству.
Я очень люблю Шеки. Я очень скучаю без
Шеки и почти каждый год там бываю, посещаю могилы
родителей, хожу по местам, которые мне были дороги... Я Шеки очень люблю,
скучаю без Шеки.
Там я когда-то впервые увидел кино. В послевоенные годы
кроме кино там некуда было ходить. И порой мы, дети, сперва
ходили на дневной сеанс, а затем еще раз вечером – с родителями.
Шекинцы очень любят кино. Во
всяком случае очень любили. Сейчас, может быть, им не
до кино...
В нашей шекинской школе
преподавали даже несколько учителей из Ленинградского университета. Во время
войны они оказались в эвакуации: кто поехал в Сибирь, кто в Среднюю Азию, а
некоторые оказались на Кавказе. И у нас в школе был очень высокий уровень
преподавания. Я не помню случая, чтобы из наших выпускников кто-то не поступил
в институт, потому что школа была очень хорошая.
Начиная с седьмого класса я мечтал
стать геологом. Тогда студентам геологического факультета Азербайджанского
индустриального института выдавали форму с погонами, и они здорово
походили на прокуроров. Да и вообще мне эта профессия казалось очень
романтичной. Я ее почему-то не связывал с нефтью, а напротив, думал, что буду
искать в горах золото и другие полезные металлы. Но при этом я был
фотолюбителем.
Отец мне купил фотокамеру, и я страшно ею гордился и
фасонился перед всеми: представляете, в трудные послевоенные годы иметь
фотоаппарат! И вдруг в Шеки приехала хроника с Бакинской киностудии. Они
снимали улицы, Ханский дворец, санаторий, горы... Я, как фотолюбитель, пристал
к ним и стал ходить за ними следом. И буквально в течение нескольких дней
решил, что буду кинооператором. Перестроился, все забыл про геологов и уже в
10-м классе поставил перед родителями условие: я еду в Москву – учиться в
институте кинематографии... Так я оказался в Москве.
Учителя
У нас на операторском факультете преподавал замечательный
Анатолий Дмитриевич Головня, которого считали отцом русской операторской школы.
Он снимал еще Льва Толстого. Головня был влюблен в свое дело и поэтому был
строгим и требовательным. Мы его очень боялись и очень любили. И вообще во
ВГИКе было много солидных педагогов.
А в целом если меня спрашивают:
«Кто вы?», я отвечаю: «Я – советский кинорежиссер азербайджанского
происхождения». А мои учителя в кино – это итальянские неореалисты. Ими я был
потрясен, как только впервые увидел их работы на экране. У меня были и другие
учителя – и здесь, и в Москве, но основная школа – школа итальянского
неореализма.
Уже после того как я окончил операторский факультет, приехал
в Баку и снял пять-шесть фильмов, я понял, что не очень верно выбрал профессию.
С другой стороны, откуда мне в Шеки было так хорошо знать кинематограф, чтобы
сразу определиться, дескать, мне надо на режиссерский факультет, а не на
операторский. Тем более что я был фотолюбителем...
Но отработав, понял, что меня тянет в режиссуру. Поэтому
работая, скажем, с Гасаном Сеидбейли,
у которого я снял два фильма, одновременно был и вторым режиссером. А на
фильмах Арифа Бабаева, Шамиля Махмудбекова
даже монтировал сам. Меня эта кухня очень интересовала, и я мечтал перейти в
режиссуру. Но мне не давали, потому что тогда было строго: ты – оператор,
занимайся своим делом. И я был вынужден окончить режиссерский факультет
театрального института. Впрочем, мое операторство всегда дает о себе знать. В таких делах, как
выбор натуры, установка кадра, композиция, не может быть, чтобы я не
участвовал...
Вопрос о «Допросе»
Я в то время снимал фильм «Допрос». Звонит мне парторг
студии Эйваз Борчалы: «Расим, приезжай на студию, готовится что-то не очень
хорошее». Я приехал, он говорит: «В два часа будет открытое партийное собрание,
будут обсуждать, почему ты приглашаешь актеров из Москвы, из других городов,
почему ты наших не снимаешь. Подготовься и в два часа будь здесь...» Cобралась вся студия, выступает
завотделом ЦК по культуре, вовсю меня кроет: «Имея столько своих талантливых
актеров, зачем приглашать со стороны?». Выступает актриса Амалия Панахова: «Вот, когда мы, живые таланты, здесь... Ну хорошо, Калягина пригласил, но неужели на роль девушки
нельзя было взять кого-то из нас?».
Когда дали слово мне, я очень резко, очень грубо ответил.
Сказал о бескультурье, о ложном патриотизме. Почему француз может снимать
итальянца, итальянец – немца, немец – американца? Почему у нас так ставится
вопрос? Почему русские могут приглашать, а мы не можем русских приглашать? Я
говорю: «Я очень люблю наших актеров, очень ценю их, среди них очень много моих
друзей, которых я немало снимал: Гасан Турабов, Расим Балаев, Шахмар Алекперов – на
самом деле очень талантливые ребята. Но мне интересно снимать и других. Да это
и нам на пользу. Если б у нас был актер уровня Калягина, мне было бы только
легче – не надо взваливать на себя гостиницу и миллион других забот. Но нету! Поэтому я и приглашал».
А Калягина я снял после того как увидел его в фильме
Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино». Я влюбился в него!.. И несмотря на то, что уже был худсовет, что были утверждены
все актеры, я отправился к Рустаму: «Нам надо что-то делать. Нужен Калягин».
Рустам сказал: «Я его хорошо знаю, он играет во МХАТе, в спектакле по моей
пьесе». И мы полетели в Москву... Отвезли Калягину сценарий, и он сказал: «С
удовольствием», после чего я поставил вопрос ребром: «Будет сниматься
Калягин!». И после я был счастлив, что с таким артистом работаю. Потому что
помимо самой роли следователя Сейфи Александр
Александрович очень много дал актерам, которые снимались с ним.
Зацикливаться на том, чтобы в азербайджанском кино снимались
только азербайджанцы, глупо. Это лжепатриотизм. У нас
одно время думали, что если герой надел на голову папаху, на ноги чарыхи и, сидя на ковре, кушает руками, то уже получилось
азербайджанское кино. Тоже глупо! Ведь не в этих внешних признаках заключается национальное, а в духе... И конечно, национальность кино –
это национальность режиссера и автора.
Дорогое кино
Фильм «Комната в отеле» мы сняли за 150 тысяч долларов. В
Москве такой же фильм обошелся бы в 800 тысяч или в миллион. А мы составляем
смету с нищенскими зарплатами и гонорарами – лишь бы снимать кино.
Фильмы «Тахмина», «О, Стамбул!»
были со спонсорами, но обходились так же дешево, это еще учитывая экспедиции в
Турцию. Помню, приехали в Стамбул, снимаем фильм «Тахмина».
И как-то вечером к нам в гостиницу приезжают несколько турецких
кинематографистов. Сидим в вестибюле, пьем чай. И вот один их режиссер меня
спрашивает: «Эфендим, какой гонорар вы получите за
этот фильм?». Я отмахиваюсь: «Нормально!» – и перевожу разговор на другую тему.
Но он оказался настырным: «Ну какая у вас зарплата?».
Я думаю: «Неудобно говорить, что получаю 40 долларов в месяц» – и с важным
видом отвечаю: «200 долларов!». У турка перекосилось лицо: «Как 200
долларов?!». Я вдруг вспомнил, что там шофер получает 300, и говорю: «Нет, это
нам дают на карманные расходы, а гонорар – в конце фильма. И это коммерческий
секрет».
Я же не мог сказать, что у меня весь гонорар за фильм 900
долларов. Стыдно было. Я это к чему говорю: даже имея спонсора, мы ради того,
чтобы снять фильм, довести до конца, очень на многом экономили.
Но я вам другое скажу. В том же фильме
«Тахмина» по желанию спонсора, который планировал
продать фильм турецким прокатчикам, снималась турецкая актриса. Я долго
выбирал, наконец нашел такую, которая мне понравилась,
и в результате получилась неплохо. Но она, уже привыкшая к турецкому кино,
совсем другим деньгам, поставила условие: десять тысяч долларов. Так ей и заплатили (причем она еще все время морщилась: «Что за деньги!»).
А актер Фахраддин Манафов, который также снимался в главной роли и работал не
меньше, за свою роль получил около 500 долларов.
Так что мы создаем фильмы, экономя на всем. Например, чтобы
не строить декорацию, мы как-нибудь снимаем в интерьере – избегаем расходов.
...Когда я только окончил ВГИК и вернулся в Баку, оператор Ариф Нариманбеков меня стал
водить по киностудии, знакомить со всеми... И вдруг мы встретили бухгалтера. Ариф спрашивает: «Когда вы нам гонорары выдадите? Полтора
месяца, как мы закончили картину!». Я тогда подумал: «Елки-палки! Люди
занимаются любимым делом, снимают кино и еще о деньгах думают! Ну на черта деньги? Вы же счастливые люди, вы снимаете
кино!».
И это чувство сохранилось до сих пор. Да, без денег
невозможно, но я всегда считал себя счастливым человеком, потому что прежде всего занимался любимым делом.
Цензура
Это раньше было... Например, снял я фильм «День рождения».
Там герой приходит на рынок, покупает ко дню рождения сына помидоры, огурцы,
картошку. И мясо – висят туши баранов, и он выбирает мясо получше...
Когда картину посмотрели в Москве, мне сказали: «Это нельзя!» – «Почему нельзя?
Здесь же нет ничего аполитичного, безыдейного!» – «Сейчас народ плохо живет. С
мясом очень туго, а вы показываете, как у вас висит баранина» Я говорю: «В Баку
на рынке мясо дорого, но есть» – «Нет, дразнить народ нельзя». И все.
Вырезали...
Когда я сдавал в Москве «Допрос», я получил 28 замечаний,
многие вещи заставили изменить. Например, по сценарию, в финале наш герой
погибал – вешался в тюрьме. Заставили переделать – теперь он «пытался
повеситься». Или сделали замечание по поводу свадьбы на 200 человек: народ
собрался, танцует, веселится. Сказали, что необходимо показать отношение к
такому. И мы досняли маленький кусочек, где со свадьбы уходят муж и жена и
говорят гардеробщику: «Сплошная показуха!».
Таких вещей было много. Впрочем, я уверен, что человек,
который диктовал мне эти замечания, в душе был согласен со мной, но у него была
такая работа.
Но, с другой стороны, я вам скажу такую вещь: у нас много
говорят о цензуре тех времен. Я считаю, что сейчас это спекуляция. Есть закон:
где бы ты ни был – в Америке, во Франции, в СССР: – кто платит, тот заказывает
музыку. Разве сейчас в Соединенных Штатах или во Франции ты сможешь снять
антиамериканский или антифранцузский фильм? Ни одного эпизода не снимешь.
Продюсер, давший деньги, тебе не позволит. Другое дело, что у нас
перебарщивали... «Почему герой не улыбается?»...
Но тем не менее Михалков, Герман
когда сняли свои лучшие фильмы? Именно тогда, когда была
самая что ни на есть цензура. Вот дали же сейчас – снимайте что хотите.
А где фильмы? Так что дело не только в цензуре…
Ответственность
Еще первые фильмы, которые я снимал как оператор, старался
делать так, чтобы они моим родителям понравились. Никогда не забуду – в
молодости я был очень худой, и отец мне звонил из
Шеки: «Слушай, приезжай на несколько месяцев, отдохни, поправься, а то на кого
ты похож...». Я-то весил всего 50 килограммов. И вот однажды, когда отец
оказался в Баку, а я закончил съемки картины «Настоящий друг», я затащил его на
киностудию, посадил и показал фильм... Он посмотрел и сказал: «Что это? Вместо
этого приехал бы в Шеки, отдохнул бы, накормили бы тебя, на человека стал бы
похож! А ты какое-то кино снял...».
Вот с тех пор у меня большая ответственность перед семьей.
Тогда – перед родителями, сейчас – перед детьми. Для меня очень важно, чтобы
фильм, который я снял, в первую очередь понравился моим детям. Чтобы им не было
стыдно за фильм, который снял их отец. Или моим внучкам не было бы стыдно за
этот фильм...
Вячеслав САПУНОВ
Каспiй.-2021.- 27 ноября.- С. 8-9.