Негромкий подвиг писателя Ивана Третьякова
Недавно в Азербайджане отметили 100-летие со дня рождения
известного писателя-прозаика, литературного критика, публициста и переводчика
Ивана Поликарповича Третьякова.
Заслуженный деятель искусств, президентский стипендиат,
кавалер орденов Отечественной войны I степени, «Красной Звезды», «Дружбы
народов», Иван Третьяков награжден также медалями «За отвагу», «За оборону
Кавказа», отмечен рядом других наград.
Перу Ивана Третьякова принадлежит около 40 книг, а также
переводы более 25 романов и повестей азербайджанских писателей. С его именем
связана история журнала «Литературный Азербайджан», которым он руководил 30
лет. Он причастен к развитию в послевоенное время библиотечного дела. Словом,
вся его трудовая и творческая деятельность связана с Азербайджаном. Однако мало
кто знает, что в далеком северном городе Каргополе Архангельской области еще
при жизни Ивана Поликарповича его именем была названа
одна из улиц.
У далекого Белого моря
– Я северянин, вырос в крестьянской семье, которая вела
натуральное хозяйство, – рассказывал он. – Сами пахали и сеяли, сами себя всем
обеспечивали и умели делать решительно все. Отец, например, валял для всех
валенки. Женщины ткали полотно, шили себе платья. Мы радовались и появлению в
селе сельскохозяйственных машин, мануфактуры, но в 30-е годы промышленность
области была переориентирована на заготовку леса, а так как рабочей силы не
хватало, в тайгу стали посылать мужиков, и вместо того, чтобы пахать и сеять,
они по девять месяцев в году валили лес.
Вспоминая детство в далеком от Баку селе Книгино
Каргопольского района, Иван Поликарпович
рассказывал, как стало трудно и даже невозможно зарабатывать трудодни, как
колхозы «стали хиреть, едва родившись». Жили в бараках, питались плохо, он сам
тогда учился в одном из ленинградских техникумов, но из-за материальных
трудностей, взяв отсрочку от учебы, стал работать десятником в лесопункте, а
тут и война…
Война и ее дороги
На войну Иван Третьяков ушел в 18 лет добровольцем. Поначалу
его направили в Борисовское военно-инженерное училище, где он учился саперному
делу.
– Оно было сформировано в Беларуси, но еще до войны
переведено в Архангельск, – рассказывал писатель. – Это я к тому, что говорят,
будто мы не были готовы к войне. Невольно вспоминаю слова «усатого», который в 1930 году говорил: «Мы отстали от Европы на 100
лет, и за 10 лет должны пробежать это расстояние – если не пробежим, нас
сомнут». И вот почти пробежали, но Гитлер нас опередил…
На вопрос, где пришлось воевать и в каком качестве, ответил:
был взводным, ротным, командиром саперного инженерно-минного взвода
инженерно-саперной роты, начальником инженерной службы гвардейского стрелкового
полка. Как офицер инженерно-танковых войск воевал и в пехоте, и в танковом
полку, принимал непосредственное участие в боях на Керченском полуострове, на
Кубани, в освобождении Украины, в Ясско-Кишиневской операции, в боях на
территории Румынии, Венгрии. За 24 дня до окончания войны был тяжело ранен в
Чехословакии – именно в тот день, когда должен был отправиться на учебу в
Высшую офицерскую школу при Военно-инженерной академии, куда отбирали
перспективные кадры. Утром 15 апреля 1945 года Третьякову позвонили, чтобы к
обеду он был в штабе дивизии, а тут началось наступление...
«Мне пришлось
«снимать» минные поля, – рассказывал писатель автору этих строк. – В тот день
во время атаки меня зацепило: кто-то выстрелил сзади, с высоты, откуда мы не
ждали удара. Это потом выяснилось, что командир соседней части обманул высшее
командование, солгав, что находившаяся рядом высота взята, и нам пришел приказ:
«Чего стоите? Высота взята, никто вам не мешает, дорога открыта». Мы двинулись
вперед, разминировали путь, а оказалось, на высоте – немецкие танки и
самоходки. Вот они и били по нам в упор. Противотанковый снаряд прошел у меня
между рукой и ногой, оторвав кусок бедра, искалечив руку и ногу».
Здравствуй, Каспий
«Так вместо академии
меня повезли по различным госпиталям, пока не приняли в бакинский.
После этого ранения я перенес в общей сложности 12 операций, и восемь месяцев,
завернутый в гипс как коряга, лежал без движения. До сих пор удивляюсь, как не
окаменел тогда и сохранил гибкость позвоночника. Серия операций была и на
руке», – вспоминал писатель.
Понимая, что в условиях Севера, где зима длится девять
месяцев, не сможет не то что работать, но даже ходить, все же поехал домой.
«Это была целая
одиссея, о которой в двух словах не расскажешь. Там меня хотели определить в
инвалидный дом, но я попытался пожить самостоятельно, – рассказывал Иван Поликарпович. – Как-то решил навестить соседа, вышел и
провалился в сугроб, меня-то вытащили, а валенки так и остались в снегу… «Сиди
дома», – сказали мне. Это в 25 лет сидеть на печи и знать, что тебе ничего не
светит! И я вернулся в Баку, где меня поставили на ноги и где я встретил
будущую жену. Здесь на первых порах меня приютили ее родственники».
Поначалу были неудачные попытки устроиться на работу. На
костылях, с недействующей правой рукой ему пришлось обойти около 40 учреждений,
прежде чем ему улыбнулась удача. В то время в ЦК Компартии работала комиссия по
трудоустройству инвалидов войны, в первую очередь – офицеров. Ее возглавлял
генерал – очень добрый, сердечный человек, который предоставил ему адреса
нескольких учреждений, где требовались сотрудники. Но работа нашлась
неожиданно.
Шел февраль 1948-го. Проходя по одной из бакинских улиц,
Третьяков увидел вывеску: «Комитет по делам культпросветучреждений».
«Попросил того самого генерала из ЦК партии выдать мне туда направление, –
вспоминал писатель. – Он позвонил, и я пошел устраиваться. Секретарша после
долгих препирательств доложила обо мне, и я вошел в кабинет, где за письменным
столом сидел человек лет 50. Спросил обо всем: где ранен и
когда, где лечился, как устроился и почему решил обосноваться в Баку.
Узнав, что жена – бакинка, улыбнулся: «У нас говорят,
где жена, там и дом». Спросил, что я мог бы делать. «Пока не был искалечен, мог
решительно все». «Вот есть одно местечко, но оклад никудышный,
на уровне уборщицы – 600 рублей». Я дал согласие. Человек этот был не кто иной,
как известный писатель Сулейман Рагимов. Он помог мне бросить якорь в мирной
жизни и утвердил меня в мысли, что свет не без добрых людей. С тех пор мне на
хороших людей везло».
Жизнь налаживается
Много лет спустя, когда Третьяков стал известным писателем,
а Сулейман Рагимов – одним из патриархов азербайджанской литературы, Иван Поликарпович спросил его при встрече: «Сулейман Гусейнович, вы когда-то работали в Комитете по делам культпросветучреждений. Помните ли вы такой случай, когда к
вам прорвался, несмотря на сопротивление ваших помощников, человек на костылях?
Это был я. Давайте еще раз познакомимся». «Он был в таком восторге от того, что
поступил тогда так сердечно», и улыбаясь, рассказывал
мне об этом эпизоде Иван Поликарпович.
На должность инспектора отдела культуры Бакгорисполкома
Третьякова приняли с месячным испытательным сроком – курировать массовые
библиотеки. Он исходил и изъездил весь Абшеронский
полуостров, побывал в каждой библиотеке. Через три года, в 1951-м, его
пригласили на работу в Главлит – там он проработал девять лет.
В те же годы Третьяков заочно окончил Азербайджанский
педагогический институт и обратился к литературному творчеству. Он уже был
готов к новому повороту в своей судьбе, к тому, чтобы стать писателем.
Увиденное и пережитое на войне не давало ему покоя. Он помнил всех своих боевых
товарищей – и тех, кто погиб, и тех, кто остался в живых. Желание запечатлеть
их образы появилось у него, когда он еще лежал в госпитале. Однако впервые
взялся за перо спустя несколько лет после окончания войны, когда смог найти
работу и более-менее утрясти быт семьи. Писал по 20 часов в сутки, не чувствуя
усталости.
«Во мне вдруг
проснулась такая энергия, о которой я и не подозревал, – рассказывал писатель.
– Я исписал полторы тысячи страниц, потом аккуратно переписал и послал на имя
Александра Фадеева. Ответ пришел не от самого Фадеева (он уехал на Конгресс
мира в Польшу), а от кого-то из работников Союза писателей СССР. В письме были
такие строки: «Написанное вами выдумать невозможно, это все, наверное, правда,
но ведь так писать нельзя… Наша армия –
победительница, а вы пишете, что в ней были карьеристы и шкурники… На войне все
было героическим»…
Третьяков понял, что его «окопная
правда» о войне никому не нужна. Лишь спустя время случай заставил его вновь
взяться за перо. В то время он работал цензором в Главлите, и ему в нагрузку поручили
контроль за художественной, военной и научной литературой. Это тоже одна из
страниц его биографии.
Преддверие будущего
«Я никогда ничего не
вычеркивал и не браковал, да и такая задача перед Главлитом не ставилась, –
рассказывал он. – Это было управление по охране военных и государственных тайн
в печати, которое свою функцию выполняло отлично – ни один государственный
секрет не уходил через книжную продукцию за бугор. На каком-то этапе было
принято решение, чтобы в Главлите готовились и рецензии на книги. Мне было
поручено высказать свое мнение о книге Имрана Касумова и Гасана Сеидбейли «На дальних берегах», и я написал, что
произведение о подвиге героя Сопротивления Мехти Гусейнзаде должно как можно скорее увидеть свет, что
читатель ждет такие книги, а замечаний существенных у меня нет».
Эта рецензия привлекла внимание и тем, насколько ярко,
художественно, интересно она была написана, иначе бы начальник Главлита Окюма Султанова не попросила цензора Третьякова показать ей
что-то из написанного им и неопубликованного. «Видно,
вы и сами пишете», – сказала она ему не столько с сомнением, сколько с
уверенностью, что иначе и быть не может. В ее просьбе чувствовался живой
интерес, и Третьяков, не раздумывая, быстро оформил одну из глав своего
отвергнутого романа как рассказ и отдал Султановой.
Он не ожидал того, что произошло дальше: ни слова ему
не сказав, она отправила рассказ в «Литературный Азербайджан». Члены
редколлегии журнала – Самед Вургун,
Мир Джалал, Энвер Мамедханлы… – прочли и дали добро на публикацию.
Твой рассказ читал Самед Вургун…
Звонок из «Литературного Азербайджана» был неожиданным. Ответсекретарь Иосиф Оратовский
сказал Третьякову коротко: «Твой рассказ читал Самед Вургун, сказал – печатать».
«Я воспринял это как
благословение на дальнейшую творческую жизнь», – говорил мой собеседник, вновь
воссоздавая в памяти те счастливые минуты. Начался новый период жизни, который
все более заполнялся творчеством: именно он тогда редактировал роман Эйюба Абасова «Зангезур» о
непростых взаимоотношениях армян и азербайджанцев, притязаниях дашнаков. Иван Поликарпович подружился со многими писателями, особенно с
фронтовиками – Абульгасаном, Исмаилом Шихлы, Сулейманом Велиевым, Гусейном Аббасзаде, Гераем Фазли, с творчеством
которых он постепенно знакомился, а «Манифест молодого человека» Мир Джалала и «Айналым» Сулеймана
Рагимова читал еще в госпитале. И до конца дней сожалел, что ни разу не смог
побеседовать с Самедом Вургуном
и видел его вблизи всего один раз. Близки ему были и Мирварид
Дильбази, Медина Гюльгюн, Окюма Биллури, Фарида Алиярбейли.
«Я постоянно чувствовал отцовское расположение Мехти Гусейна, Мирзы Ибрагимова»,
– вспоминал писатель. Рожденный на далеком Севере, с детства питавшийся его
самобытной культурой, он не чувствовал себя чужим, живя в иной культурной
среде, потому что объединяющим было главное – человеческая доброта,
сердечность, гуманизм, искренность в отношениях, духовность.
Целых 30 лет – с 1961-го по 1991-й – он проработал
редактором журнала «Литературный Азербайджан». Был строгим и критичным,
бескомпромиссным, но в то же время чутким, доброжелательным, внимательным. И не
случайно народный писатель Чингиз Абдуллаев так сказал о нем: «Он сыграл
выдающуюся роль в сохранении этого журнала, в том, что произведения,
напечатанные в «Литературном Азербайджане», затем выходили на страницах
различных изданий Восточной и Западной Европы, в Советском Союзе, в лучших
московских изданиях отдельными книгами. И это в те годы, которые ныне называют
застойными».
Заслуги Ивана Третьякова перед азербайджанской литературой и
культурой не были забыты. Указом Президента Ильхама Алиева Ивану Поликарповичу Третьякову в свое время была назначена
президентская пенсия, и я вспоминаю слова писателя о том, как одним из первых
ему позвонил тогдашний вице-премьер правительства, народный писатель Эльчин Эфендиев и сказал: именно
такой человек, как Третьяков, заслуживает этого указа.
Франгиз Ханджанбекова
Каспий.-2022.- 10 декабря.- С.8-9.