Меджнун творчества

100-летию Саттара Бахлулзаде посвящается

«Я за вдохновением и натурой никогда как Гоген не ехал бы на Таити и другим тоже не рекомендую. Потому что жизнь родного народа, отечественная земля является настоящим вдохновением».

Саттар Бахлулзаде

В ноябре этого года в штаб-квартире UNESCO торжественно отметили 100-летний юбилей одного из крупнейших азербайджанских художников Саттара Бахлулзаде. В рамках юбилейных мероприятий в парижском выставочном салоне «Сегюн» состоялась выставка произведений выдающегося мастера кисти. В мероприятии, наряду с азербайджанской делегацией, приняли участие представители культурной общественности Европы и международных организаций.

В начале 60-х годов минувшего столетия, в пору, когда я уже был старше-

классником, мне нравилось ездить на дачу на пригородных поездах-электричках, как их в народе тогда называли. Сидя у окна, я с любопытством наблюдал за мерно меняющимися одна за другой красками пейзажа родного Абшерона. Уживчивые инжирные деревья, смело вписавшиеся в эту, казалось бы, сухую природу, сменяли горделивые нефтяные вышки и бесперебойно постукивающие качалки, изумрудные кусты сладкого как мед бакинского аг и гара шаны (белый и черный сорт винограда).

Что интересно: каждый раз на Сабунчинском вокзале в поезд садился худощавый, с длинными седыми волосами мужчина, похожий на дервиша. Он, как и я, обычно присаживался у окна и тоже смотрел на абшеронские дали. И когда кто-то подсаживался рядом, он молча, ничего не сказав, усаживался у другого окна. Но такое, обычно, случалось редко. Знавшие его постоянные пассажиры уже как-то привыкли к нему.

Спустя несколько лет я узнал, что путник этот был ни кто иной, как сам великий Саттар Бахлулзаде, который всю жизнь без устали воспевал родную природу Азербайджана.

Пролетели годы. Я окончил институт, всерьез увлекся миром искусства. И однажды так получилось, что я соприкоснулся с работами этого гения кисти. Это были удивительной красоты полотна, и я мгновенно ощутил, что такое абшеронский пейзаж. Его краски словно кричали и твердили миру о природе родного Азербайджана. Откуда и как ему удавалось подбирать эти ярко-сочные краски? Иной раз невооруженным глазом трудно разглядеть это чудо природы, сотворенное кистью великого Саттара.

В молодости Саттар очень любил восточную лирику, особенно преклонялся перед поэзией великого Физули. Поговаривают, что в годы учебы в Москве он безумно влюбился в студентку-азербайджанку, но так и не смог объяснится ей в любви. Эта была первая и последняя любовь художника. И эта любовь красной нитью прошла по всему его творчеству.

Меджнун великого Физули был для него эталоном любви. В работах, где фигурирует Меджнун, этот светлый мир выглядит загрустившим. Саттар был влюблен в поэзию Физули и всю свою жизнь горел этой любовью. Имена Саттар и Меджнун стали синонимами. Он глубоко чувствовал Меджнуна и, сгорев постепенно, сам стал Меджнуном. Он был Меджнуном творчества.

Отношение Саттар Бахлулзаде к природе, к ее дарам было необыкновенно возвышенным. Это точно почувствовал известный французский художник Андре Фужерон, сказав, что «Саттар любит цветы, а цветы любят его еще больше».

Проникновенная поэтичность картин и графических листов Саттара неразрывно связана с образным строем азербайджанской поэзии и музыки. В своем искусстве он был поэтом, и ничто не могло заглушить в нем этот поэтический дар. Поэтому логично выглядит появление в его творчестве бесчисленных графических листов и живописных полотен, посвященных великому азербайджанскому поэту ХV века Мухаммеду Физули, героям его лирико-эпической поэмы «Лейли и Меджнун».

Тяга к рисованию появилась у Саттара Бахлулзаде в детстве. Она же привела его в Бакинское художественное училище. Проучившись там четыре года (1927-1931), Саттар стал работать художником в различных местах. В 1933 году он едет в Москву и поступает на отделение графики Московского художественного института имени В.Сурикова. Позже он переходит на факультет живописи. Обучение на факультете графики, хоть и

непродолжительное, положительно сказалось на его дальнейшем творчестве, о чем свидетельствует его наследие. Художник оставил нам серию графических работ, исполненных в различной технике. Элементы графической композиции очень тонко использованы им и в пейзажах.

Будучи студентом, Саттар учился у таких мастеров, как В.А.Фаворский, Л.А.Бруни, Г.М.Шагал. Закончив образование в 1940 году, Бахлулзаде работает в самых различных жанрах, но с первых же дней своего творчества и до конца своей жизни остается верен пейзажу, создав в этом виде живописи несравненные жемчужины искусства.

Стоило Саттару с кистью и красками в руках остаться наедине с белым хол-

стом, как тотчас в этой пустоте и зыбкости словно пролегала цветная яркая дорога (по ней и сегодня ведут нас, взяв за руку, чувства художника). Подобно идущему по равнине суфи – мерно, поглощая пустоту… С другой стороны – вдохновение, ум, душа Саттара! И кисть Саттара, его краски так расходятся в этой зыбкости, «пляшут» с таким остервенением, что изумлению нашему нет предела.

Саттар находил не употребляемые им раньше сочетания цветов и заставлял их «играть» так, как ему это хотелось.

Общий настрой картин убеждает нас в том, что Саттар очень раскованно чувствовал себя между вечностью и собственными жизненными истинами. И здесь – начало божественной силы художника. Здесь пробуждается подсознательное понимание во всей его глубине и широте.

Подобное состояние было свойственно и Ван Гогу, и другим импрессионистам. Но между ними и мощью Саттара Бахлулзаде есть разница, и об этом нужно говорить особо.

Импрессионисты, выбирая определенную натуру импровизировали, опираясь на то, что видели. Ван Гог, например, рисуя дерево или поле, свободно оперировал цветом, сочетаниями цветов. И вместе с тем свобода цвета, цветовой размах не выходили за рамки натурального.

Для Саттара Бахлулзаде «рамки» натуры отсутствовали, форма и цвет предмета роли не играли. Цвета, формы, суть и ценность натуры он по-своему переплавлял в горниле подсознательных мыслей и чувств. Делал это не специально, не в «плановом» порядке. Это его творческое кредо, стиль его искусства.

На последнем этапе творчества Саттар был титаном, шагал в ногу с вечностью.

Персонифицированное искусство Саттара Бахлулзаде по своим эстетическим, психологическим параметрам несравнимо ни с чьим. Его творчество – вне всяких школ, вне всяких «измов». Путь своего искусства, подарившего нашему народу чудеса, он прорубал и расчищал сам, пройдя через катарсис разума и чувств – ведомый собственный внутренней высшей силой!

В работах Саттара Бахлулзаде разлита бескрайняя радость. Мы не только видим эту радость – горный воздух, аромат цветов, шум реки, журчание родника, покой луга, – а чувствуем их. И «вынуждает» нас чувствовать это сила искусства Саттара.

В определенных живописных и некоторых графических произведениях Саттара Бахлулзаде – «Меджнун», «Горное озеро», «Ивы на берегу», «Сад у подножья горы» и т.д. – присутствует тонкая грусть. Это целомудренная грусть, вытекающая из большой радости, ведущая ввысь, к чистоте и совершенству. Эта грусть – эмоциональный плод саттаровского разума.

Он был странным человеком. Настоящие художники все странные, думаю я. Одевался странно, рисовал странно, думал странно. Очень любил чай. Его мастерская была на Проспекте строителей. Кто только не был в той мастерской! И все были довольны. Он любил общаться, дарил свои работы. И очень много путешествовал. Говорят, что в Азербайджане нет клочка родной земли, где бы не ступила нога великого художника. И везде ему были рады. Особенно часто он бывал в Губе, Гусаре. Здесь его принимали как своего самого близкого человека.

Саттар Бахлулзаде, что неудивительного, один из редких мастеров, кто уже при жизни завоевал бессмертие, безграничную любовь своего народа. Любящий родную природу любовью Меджнуна, посвятивший всю свою жизнь его воспеванию, неистовый Саттар живет и будет жить в сердцах каждого из нас. Не будет преувеличением сказать, что нам, живущим на этой земле, он заново открыл неповторимую красоту Азербайджана. И поэтому его по праву считают основоположником национальной пейзажной живописи, называют певцом родной природы.

Он пейзажист очень своеобразный, мир которого – прихотливое сплетение реальности и фантазии. Пейзажи Саттара обычно находятся как бы на грани между натурным изображением и мечтательной иллюзией.

Его работы являются в прямом смысле слова думами – композиции о величии азербайджанской природы. Саттар рисовал не так, как видел, а как воспринимал увиденное.

Многие художники писали индустриальные пейзажи с нефтяными вышками и резервуарами, но ни один из них не писал их так, как С.Бахлулзаде. Многие пейзажисты изображали на своих картинах горные вершины, но никто их не видел такими, как видел Саттар.

«Для меня реализм – это свобода воображения, умение продлить на холсте свои переживания. Мне важно выразить правду жизни любыми приемами. Но реализм – это не только приемы, это и широта сердца художника, щедрость его натуры», – говорил Саттар.

Как-то в мастерской к нему обратился один художник:

– Саттар муаллим, в каком году и где вы родились?

Он словно ждал этого вопроса и тотчас ответил:

– Я родился дважды. В тот день, когда рука стала держать кисть, разум – различать цвета, а глаза – видеть красоту, родился художник Саттар. Я не помню день, месяц и год. Но знаю, что был такой день рождения. Что же касается паспортных данных, скажу: я, Саттар Бахлул оглу Бахлулзаде, родился в 1909 году,

15 декабря в бакинском селе Амирджан. А когда надоем миру, я не знаю…

О чем только не говорят его лирико-эпические живописные «поэмы» «Нахчыванская осень», «Осень в Губе», «Весна в Губе», «Гора Бешбармаг», «Базардюзю», «Шахнабат», «Берега Гудъялчая», «Гечреш», «Мечта земли»… В них, в их легкости и чеканности, афористичности, мудрости и простодушии, лаконичности и полифонии нашли свое живописное выражение баяты, гошма, герайлы, газели, рубаи… Так утверждают поэты.

Он был живописцем с абсолютным слухом композитора. Эта музыкальность рождала живописные полотна с явственно слышимыми саттаровскими мелодиями, аккордами, ритмами. Подчиняясь саттаровской гармонии, будут вечно звучать его всемирно известные «романсы на холсте» – «Кипарисы», «Голубые скалы». А если «вслушаться» в холсты «Водопад в селе Лаза», «Крепость Гюлистан», «Гирдыманский лес», «Зеленый ковер», «Верхнее Дашалты», «Муганские ивы», «Джыдырдюзю», «Шамахы», «Азербайджанская сказка», то только глухой не услышит в них пронзительные и чарующие звуки «Джанги», «Иннабы», «Гайтагы», «Яллы», «Гарабах шикестеси», «Раст», «Шур» и многие другие, вписанные Саттаром в свою «партитуру». Так говорят все, кого покорила кисть Саттара. Так его вдохновение становится общим. А это гораздо весомее регалий, персональных выставок и всего прочего.

Нет нужды искать источник песенной кристальности искусства Саттара Бахлулзаде – он на виду. Источник этот в нерасторжимой триаде: народ – художник – природа. Художник настолько был народен, что невозможно даже теоретически вычленить его из этой вечной триады. Трепетное отношение к природе выплескивается из его полотен, и наши души получают живительную, столь дефицитную в наш индустриальный век, влагу живой природы. И мы не можем представить себе природу без Саттара, а Саттара – без природы Азербайджана. И никогда не сможем! Ибо практически не осталась ни одного сколь либо примечательного уголка древней Страны огней, которая не нашла бы своего отображения в полотнах Саттара. Это не журналистское преувеличение. Достаточно ретроспективного взгляда на наследие художника… Влюбленный в природу, рожденный ею, он генетически унаследовал ее черты. И сейчас, когда его нет, невозможно представить его облик в отрыве от природы. Кажется, глаза сына природы Страны огней извергали пламя и в то же время были напоены ледяной влагой Гей-геля, обжигали зноем степей и услаждали прохладой высокогорных лугов.

Выражение его лица – лика колдуна и младенца одновременно – вмещало в себе всю мощную гамму родной природы: суровость гор Шахдага, буйство Каспия, стойкость Кяпаза, нежность Мугани, лукавство Куры… В своих размашистых графических автопортретах Саттар всячески подчеркивал то, что и так бросалось в глаза, словно препятствуя любопытствующим заглянуть за «ветхую занавеску тьмы» (Омар Хайям) и увидеть, каков он, Саттар, на самом деле. Я всегда подозревал, что истинный его автопортрет – это «Газелхан», уж больно неуловим облик того, в ком принято видеть великого Физули.

Странным человеком был он… Лично для меня суть этого слова в его первоначальном смысле – человек, пришедший со стороны, из неведомых краев, человек необычный.

Все в нем было необычным – и равнодушие к одежде, пище, мнению бездарей, внешним признаком благополучия. Даже свой дневник он вел разноцветными карандашами. Он унес с собой объяснение этому, но, глядя на странички дневника, напоминающие разноцветный узор ковра (писал он арабскими буквами), мы расшифровываем эту тайнопись, пользуясь самым простым ключом – миром Саттара.

Красный: сердце Саттара зажглось желанием творить. Кисть Саттара создает «самую лучшую» картину.

Голубой: художник чем-то опечален, ранимая душа его выплеснулась в голубой вязи.

Зеленый: эта страничка написана на лоне родной природы, когда истосковавшиеся друг по другу души обрели гармонию в радостной встрече. Значит, то ли берега Куры, подобные созвездию цветов, то ли журчащие воды Гей-геля, то ли плодоносные равнины Мугани принимали своего певца.

Каштановый: художник скорбит. Он не смог передать на холсте то, что видели глаз и сердце.

Черный: с самого утра кто-то, обитающий на задворках вдохновенного творчества, обидел Саттара. Значит, весь день его пальцы скучали по кисти.

Розовый: сегодня Устад доволен собой. (Кстати, этот цвет редко встречается на страницах дневника).

«Многие меня спрашивают – почему в моих работах нет образа человека, – говорил Саттар. – Отвечаю: потому что я свое творчество и жизнь посвятил воспеванию родной земли Азербайджана. В природе бывает, как известно, два вида красоты: одно – первозданная красота, другое – та вторая красота, которую человек своими руками дал ей. Я воспеваю человеческий труд, его вечную нескончаемую силу. И если в моих работах нет человека, то дух его присутствует во всех моих произведениях. Некоторые художники рисуют идею, а некоторые – чувства и эмоции. Я предпочитаю второе».

ЧИНГИЗ КЕРИМОВ

Каспий.- 2009.- 26 декабря.- С. 11.