Тpевожная поэзия закpугленного миpа

О прозе Камала Абдуллы

Имя азербайджанского писателя Камала Абдуллы давно известно на постсоветском пространстве. Его произведения можно прочитать не только на русском языке, но и на турецком, персидском, французском, немецком, португальском языках. В течение нескольких лет в России были изданы романы "Неполная рукопись" и "Долина кудесников". Сегодня вряд ли можно писать критику (разумеется, имею в виду критику ответственную, а не самонадеянную, как говорят нынче, "тусовочную") о текущей литературе, минуя эти произведения. Романы написаны на материале национальной истории, однако известность их за рубежами отечества писателя доказывает, что они вышли далеко за пределы специфических особенностей материала. Проза Камала Абдуллы приросла к исканиям современной европейской литературы, по-видимому, уставшей от эстетической и этической истощенности и мучительно ищущей, в настоящем ли, в историческом ли прошлом, - что, в сущности, не имеет значения, - какой-либо альтернативы привычной одержимости и разнузданности в ней. Романы писателя, особенно "Неполную рукопись", русский перевод которого появился в 2006 году, обсуждали. Был проведен, кажется, "круглый стол", посвященный также "Долине кудесников". В дискуссии, прошедшей в журнале "Иностранная литература" (2007 г.) по поводу "Неполной рукописи", участвовали ведущие российские литературные критики и писатели.

Следует отметить высокую технику перевода прозы азербайджанского писателя на русский язык. "Неполная рукопись" была издана на русском языке в переводе Вагифа Ибрагимоглу, а "Долина кудесников", - Людмилы Лавровой. Опыт переводчиков свидетельствует о продуктивности традиции, в отличие от техники перевода недавнего прошлого, где, за редким исключением, забота была о том, чтобы как можно более подробно, "наглядно" передать "колорит" источника. Вагиф Ибрагимоглу и Людмила Лаврова оригинально осуществили цель перевода. Они словно бы находятся в близком соседстве с оригинальным текстом, осторожно и заботливо вступают на тропу соседнего смысла, другого литературного языка, не покидая последовательно позицию как бы вненаходимости. Благодаря этому родились тексты и сопряженные с ними значения, ассоциации, аллюзии, образы-символы, бытующие на границах культур, а потому обладающие эстетической жизненностью.

В "Неполной рукописи" автор написал, что ощущает себя "перед входом в некую тайну". То же самое можно сказать о читателях его романов, чувствующих их необычность и загадочность.

Думается, комментариями, разного рода рецензиями и статьями, которых действительно много, контуры серьезного разговора о творчестве писателя только очерчены. О произведениях Камала Абдуллы, нет сомнения, будут писать, а по поводу "Неполной рукописи", предположу, будут спорить. Почему именно "Неполная рукопись"? Да потому, что в этом романе явлена читателю блестящая, если можно так выразиться, литературная мистификация. "Неполная рукопись" создана так мастерски, своды в ней сведены так, что, говоря словами Салтыкова-Щедрина о романе Г.П.Данилевского "Беглые в Новороссии", - "пальчики оближешь". Мало сказать, Камал Абдулла явил читателю свои представления о художественном стиле, об ответственности Автора перед Словом.

Существует давняя традиция противопоставления стиля и стилизации. Например, А.Ахматова связывала отличие акмеизма от символизма с "вопросом о стилизации". Она думала, что чрезмерное увлечение стилизацией превращает творчество в игрушку.

Cтиль Камала Абдуллы удостоверяет новое, подобно Фениксу, рождение Автора в современной литературе, казалось, окончательно похороненного структуралистом Р.Бартом и его последователями.

Здесь уместно вспомнить строки поэта: "Дар напрасный, дар случайный,/ Жизнь, зачем ты мне дана?" По преданию, Слово, как и Жизнь, - это дар. Вот это удивительное свойство Слова блестяще показано в романах "Неполная рукопись" и "Долина кудесников". Посредством Слова происходит не только общение между героями, описываются их радости и страдания, нанизываются одна на другую внутренне связанные истории, а происходит обретение памяти (о прошлом, о предках), совершается духовный акт поминовения, воспоминания. Можно сказать, что отныне роман "Неполная рукопись" просто обречен на соседство с древним эпосом, как, впрочем, и сам эпос "Китаби Деде Горгуд" уже никогда не будет восприниматься как нечто внеположное творческой интенции современного писателя.

В "Долине кудесников" над предметным миром, чувствами и переживаниями героев словно висит занавес. Сказанные об отдельной ситуации слова: "Все вершилось за тюлевой занавеской...", - можно смело отнести ко всей атмосфере романа. В процессе чтения обнаруживается, что метафора "занавески" ("занавешенного мира") выступает в романе частью чего-то еще большего, концептуально важного для автора. Становится понятно, что все более или менее значимые средства, художественные приемы нацелены на воссоздание непредсказуемости, рожденной тревожной поэзией "таинства тьмы". Слово художника я бы сравнил с бабочкой, даже не бабочкой, а с ее блестящими воздушными очертаниями, оставляющими за собой едва приметный след, зато как много намеков, загадочного смысла, символических ответвлений в таком слове! Сюжет романа - словно вырванное из памяти "позабытое воспоминание, похожее на узор старинных ковров", цепь сновидений, переходящих друг в друга. На основе вот таких лирических рефренов рождается художественно-словесная целостность "Долины кудесников" и "Неполной рукописи".

Образом, вырастающим в универсальный символ, в романах выступает мифологема "круга", иносказательная форма некой мировой завершенности. Символико-мифологический образ круга является ритмообразующим компонентом, например, "Долины кудесников". Этот образ косвенно отражается в романе "Неполная рукопись": в своих речах перед Баяндур-ханом, формально напоминающих исповедь, перенесенную на бытовую почву, персонажи прибегают к словесным хитросплетениям, "виляют хвостом", но им не удается (и не дозволяется) увести слово в сторону, слово в своем движении по заколдованному кругу, обогащаясь в семантике, помимо воли героев, обнажает потаенные уголки их душевного мира и возвращается к своему началу. В "Долине кудесников" колдун Сайях называет свою родину "Черхи-фелек", что означает "колесо судьбы". Не родился еще тот, кому дано преодолеть "притяжение Великого Круга..."

Закругленность, окружность мира переносится на состояние бытия в целом, состояние, о котором нельзя говорить, начало это чего-либо или же конец. Символ круга переносится на слово: "...Конец уже был, и слово в конце уже произнесено. Мы теперь живем жизнью после наступившего конца..." Ак дервиш неустанно убеждал: "Именно потому что в начале было Слово, то и в конце было Слово. Все, круг замкнулся..."

Mифология круга, предание заключают в себе заряд для творческой фантазии, для вынуждения из него новых человеческих и бытийных смыслов, что и показано в романах писателя. Круг предвосхищает способ бытия иной реальности, иной смысловой категории, вобравшей в себя наши представления о прошлом, настоящем и будущем. Недаром же Ибн Садик, "общий учитель" Ак дервиша и Сайяха, сделал открытие о "содержательном мгновении" или о "полном мгновении". "Полное мгновение - это настоящее, вобравшее в себя и прошлое, и будущее (...) Мертвых и живых, рожденных и нерожденных (...)" Другими словами, полное мгновение - это неизменное состояние вечности, только явленной в сновидениях.

Вургун МЕХТИЕВ

Зеркало. – 2012. -11 февраля. – С. 27.