В мастерской Художника

Намик Мамедов: "Художники ищут смысл жизни каждую секунду своего творческого бытия"

В мастерской Художника…В жаркий июльский день я поднимаюсь на последний этаж знаменитого старинного дома на бывшей Коммунистической, где господствуют Искусство и Живопись, где творят Художники от Бога, возносящиеся в своем творческом порыве далеко за облака, где уже на лестничной площадке ощущаешь, что попала в совершенно иную атмосферу.Мастерская художника… Место, где творческий поиск происходит постоянно, и каждый раз – по-новому, по-разному, каждый раз раскрывается какая-то новая грань мироздания и нашего бытия, иного видения и средств выражения. Мастерская художника – это важная составляющая его творчества, это пространство, где душа его вольна и окрылена. Через руки художника проходят самые большие потоки энергии, поскольку именно руки участвуют в созидательном процессе, через них мысли, ощущения и видение художника садятся в красках на холст, и тогда душа его исторгает из себя частичку своей Божественной сущности, и рождается Нечто…Сегодня гость “Зеркала” – заведующий кафедрой живописи Азербайджанской государственной академии художеств, победитель в номинации “За национальную самобытность” VII Международного фестиваля искусств “Традиции и современность” в Москве Намик Мамедов:- “Господи! Куда уносит человека мысль!.. Насколько это благородно, чисто и мощно!.. Хорошо, когда человеческое существо служит Богу!..” Эпиграф к вашему сайту, чем были навеяны эти слова?- Эти слова появились во мне после просмотра картин замечательного художника Ашрафа Мурада, которого я очень люблю еще со студенческой скамьи. Когда я впервые увидел его картины, это ощущение и впечатление настолько вошли в кровь, что слова невольно вырвались у меня. Я был под мощным впечатлением его таланта и чистоты. Это был момент истинного творческого озарения.- Вы пишете, что мысли уносятся, а куда?- Не знаю, как объяснить… В особое состояние человека, в саму суть его творчества, когда человек знает, чему он служит, в чем его назначение от Бога в этой жизни, для чего он живет, и в чем смысл происходящего.- Вы говорили, что с детства знали, кем будете. Это было однозначно, окончательно и бесповоротно?- В три года мне подарили маленький альбомчик, с тех пор я не расставался с живописью, ничем другим не занимался, в этом, можно сказать, вся моя жизнь. Потом студенчество…, Советский Союз, я учился в Литве, которая была относительно раскованной по отношению к закомплексованной Стране Советов. Этот момент очень помог и в творческом плане.- Фактически вы окунулись в западную культуру?- Какое-то приближение к ней было, конечно. Я и сегодня стараюсь быть в курсе того, что там происходит, хотя художественная жизнь в этом регионе проходит совершенно по-другому, не так, как у нас. Да, она более западная, они работают с европейскими проектами, т.е. там все направлено в сторону художника и художественной жизни. Раскованность в студенчестве помогла мне определиться, хотя осознание пришло далеко потом. Изначально, когда люди постарше и более опытные посоветовали ехать туда учиться, добавили: потом поймешь, почему именно туда, сама жизнь поведет тебя за руку в сторону, куда идет твое сердце.- Т.е. они хорошо видели тот дальний прицел, который в ваши юные годы вам был еще не ведом. Они знали, как вы можете раскрыться в другой атмосфере и в гуще иной культуры…- Я очень им благодарен. Очень важно, чтобы рядом был человек, который даст правильное направление в жизни.- Такое предвидение дорогого стоит, не так ли?

- Конечно. В отношении этого человека я могу применить много эпитетов, но главное – это был мой друг, сирдаш, известный кинорежиссер Огтай Бабазаде. Он чрезвычайно разносторонний человек, не объясняя ничего, он развернул меня и сказал: “Иди, потом разберемся”.- А бывало, чтобы и вы кого-то так направили, четко увидев впереди его путь?- Я преподаю более двадцати лет. Сначала работал в Университете искусств, а потом в Академии художеств, заведую кафедрой. Студенты, которые учились у меня двадцать, пять лет назад, или даже в прошлом году, всегда ищут меня, делятся своими мыслями и планами. Этот момент мне очень дорог, для меня это высшая благодарность и огромный стимул для творчества и преподавания. Признаюсь, я люблю педагогику, люблю работать с молодежью, хотя на первом месте, конечно же, стоит творчество. Но общение с молодыми, напутствия и советы искренне настроенного по отношению к ним человека весьма важны для них. По натуре я экспериментатор, люблю экспериментировать, искать и находить нечто совершенно новое, даже пусть не относящееся к изобразительному искусству, использовать новые методы в этой области.- Творческий поиск и есть развитие, это движение вперед, и это именно то, что отличает настоящих художников.- Совершенно верно, а для молодых этот момент приобретает особое значение. Представьте, мои бывшие студенты стали моими соседями по мастерской, мне удалось помочь им, и они уже работают здесь рядом со мной. Мы общаемся и помогаем друг другу.- Вы уже коллеги, и ваше общение вышло на более высокий профессиональный уровень. От ваших работ веет большим позитивом, какой-то внутренней чистотой, и дело, возможно, даже не в том, что цвета картин очень яркие. Возможно, сочетание цветов, необычная композиция, сюжет, сложно обозначить. Что означают размытые силуэты и лица ваших героев? Обощенный образ или…?- Вы сами ответили на свой вопрос. Это чисто психологический момент: когда мы смотрим на пейзаж во весь холст, где есть небольшая фигура человека, то зритель сначала смотрит на человека, а через него, – на все остальное. Или, скажем когда мы смотрим на портрет, тут же устремляемся на глаза человека, и уж потом на все остальное.- Вы рассеиваете внимание зрителя от второстепенных на первостепенные элементы?- Самое главное – видеть всю общность. Мне важно именно это, вот она, цель. Вы спрашивали о смысле жизни, художники ищут его каждую секунду своего творческого бытия.- Чувствуете ли вы, что ваш посыл, адресованный людям через картину, доходит до умов и сердец зрителя?- (задумывается). В последнее время, прежде чем вынести свои произведения на суд зрителей и специалистов, я много думаю, многое взвешиваю. Художники пишут картины и выставляют их, приходят зрители, смотрят, но рядом стоит художник, которого они не знают. Люди разговаривают, обсуждают, анализируют картины, а художник в стороне наблюдает за глазами и жестами этих людей – именно их глаза говорят ему очень многое. Он читает в них оценку, данную ему, он видит в них понимание, родную ему энергетику. Вот она, лакмусовая бумажка. А как человек становится художником? Прежде всего в нем должны быть фантазия и наблюдательность, поэтому мои наблюдения со стороны говорят мне о многом – и о себе самом, и о моем творчестве.- Возвращаетесь ли вы к картине через некоторое время, когда она фактически закончена и даже, может быть, выставлена, но по прошествии времени вы рассматриваете ее уже другими глазами и видите нечто, что вам хотелось бы выправить или подкорректировать?- Это происходит постоянно, и я записываю ход своих мыслей. Проходят годы, картина стоит где-то там, в углу, я смотрю на нее, она меня волнует, я забываю о ней, вспоминаю, вновь поворачиваю, и вдруг… накипело! Я подхожу и меняю какие-то штрихи, оттенки, мазки. Такое бывает не часто, из, скажем, 50 картин я могу отшлифовать одну. Мы же не всегда идем прямо, иногда невольно попадаем в какие-то закоулки, куда и не думали попасть, но рады этому, потому что находим там нечто.- Значит ли, что в таком случае картина безупречна и совершенна в глазах художника? Т.е. поставленная вами цель максимально раскрыта и достигнута?- Думаю, что да. Когда я ставлю перед собой чистый, магнитом притягивающий меня холст, хочется сделать с ним что-то ошеломляющее. В этот момент я не знаю, что буду рисовать, абсолютно не знаю. Однако знаю, какими цветами я буду сегодня пользоваться, как наносить их на холст, я отдаюсь работе весь без остатка, а что получается из этого – не знаю.- Кисти и краски ведут вас по холсту и дают направление вашим мыслям, ощущениям, развивают ваше воображение, выводят через лабиринт. Вы ставите для себя цели или темы, чтобы нарисовать что-то или кого-то?- Нет.

- Т.е. для вас главное – сам процесс творчества, который раздвигает перед вами горизонты будущей картины?- В 90% случаев бывает именно так. Первое прикосновение кисти к краскам вызывает второе… и уже не остановиться, я становлюсь одержимым, творческий поток несет меня, все кружится, вертится… Я не знаю, где остановлюсь. Первое прикосновение и внутреннее состояние, с которым ты приступаешь и подходишь к картине, – они решают исход картины.- Вы готовите себя к этому психологически, удается ли отрешиться от всего мира, будней, проблем, быта?- Несколько месяцев назад Министерство культуры и туризма предложило мне участвовать в выставке в Москве на фестивале. Это была фактически персональная выставка, был дан отдельный зал, выставляться там всегда престижно. Я наметил для себя что-то совсем другое, но пока не могу отдаться этому, приходилось заниматься организационными, техническими вопросами. Думаю, выставка прошла успешно, но я уже наметил для себя новые форматы, купил новые краски. Благо, наступил Рамазан, а это еще больше очищает человека и очень помогает. Я также делаю рисунки пастелью, мне самому и зрителям они очень нравятся. Обычно делаю их зимой, отключаю все телефоны, стараюсь никуда не ходить, т.к. только в уединении концентрируюсь и приобретаю необходимый настрой.- Вы отрешаетесь от всего мира, когда стоите перед холстом?- По-другому писать невозможно. Я стараюсь добиться этого состояния, хотя не всегда получается, это жизнь. И педагогика тоже так: нужно постоянно что-то отдавать молодым, преподносить, нужно чем-то жертвовать, поэтому я люблю больше писать летом, когда солнце, нет занятий, никто не мешает. Когда не бывает солнца, не бывает энергии. Бывают картины, которые пишешь на одном дыхании за пятнадцать минут, а бывают, которые пишешь целый год. Люблю писать подсолнухи, их пластика и устремленность к солнцу очень воодушевляют, я нахожу какие-то свои подсолнухи, они проходят у меня по творчеству золотой нитью. Бывает, начинаешь писать десять форматов сразу, десять картин, какая-то пишется раньше, какая-то – позже.- Римский философ Сенека сказал: “Я сохранил себя, значит, я ничего не потерял”. Удалось ли сохранить себя, свои ценности, творческое ощущение, свое лицо, наконец, сквозь годы?- Я стараюсь сохранить все это и борюсь с собой. Педагогика отнимает очень много времени, я вынужден иногда не соглашаться ни с семьей, ни с коллегами, несмотря ни на что, я отстаиваю себя и свое право на творческое одиночество. Я стараюсь сохранить себя, но, насколько мне это удалось, читаю по своим работам, отзывам зрителей.- “Завтрак ангелов”, “Песни суфиев”. Возвышенно и чисто. Как вы даете названия картинам?- В процессе творчества, когда все вырисовывается более-менее четко, еще больше, к концу название возникает само по себе.- Интересно, в ваших картинах позитивное ощущение присутствует даже там, где есть черный фон?- Когда я устаю в академии, когда перегружен впечатлениями и людьми, прихожу в мастерскую, ставлю большую бумагу и делаю большие рисунки, выплескивая фонтаном краски большой кистью. И получаются, представьте, довольно удачные рисунки. Свой негатив я изгоняю из себя именно так, и только потом перехожу к холстам. Друзья говорят шутя, что они постараются, чтобы меня больше нагружали, чтобы я мог создавать такие удачные картины.- Ваш негативный всплеск трансформируется в огромный позитив через краски и кисти, что говорит об огромном потенциале любви в вашем сердце…- Я уже приготовил все для следующего выхлеста, позади Москва, занятия, так что впереди – работа. Этот переходный момент сам по себе тоже очень ценный.- Банальный вопрос: не жалко расставаться со своими работами, когда вы их продаете? Хотя в этом есть и позитивный момент, кроме денег: частичка вашей души и вашего труда, ваше творчество, такое вымученное и выстраданное, уходит к кому-то, обогащает его, приносит радость. Ведь люди покупают картины не просто так, помимо материального аспекта, здесь не менее важен и духовный момент, причем достаточно сильный.- Вопрос очень больной. Не продавать, конечно же, невозможно, но всегда хочется, чтобы к другому человеку ушло хорошее, ушел позитив, это очень важно.- Самые счастливые часы – проведенные в мастерской, не так ли? Что это за пространство, чем оно наполнено?- Весь свой день я провожу в мастерской, ведь я живу своими картинами, как, впрочем, и любой художник. Некоторые художники говорят, что это место, где возносятся их молитвы. Я бы так не сказал, хотя сам совершаю молитвы, но суть прикосновения к холсту кроется в поиске истины, всего того, что ведет нас к истине. Человечество давно поняло, что художникам дается нечто больше, им ниспосылаются свыше некие истины, какое-то особое видение, отличное миросозерцание, другое, более глубокое мироощущение. Возможно, они где-то не приспособлены практически к жизни, их надо беречь, потому что сердца у них хрупкие и ранимые. Художнику важно показывать свое искусство своей стране, своему народу, быть ими понятым, правильно оцененным. Сейчас много разных технологий, Интернет, все это идет на пользу и помогает развитию. Без мастерской художник не художник. Здесь останавливается время, тут я существую вне времени и пространства, я погружаюсь в другой – свой мир.- Как воспринимаются ваше восточное видение и мышление, когда вы выставлялись на Западе с его рациональным миропониманием и материалистическим мироощущением? Согревает ли западных зрителей восточная теплота ваших картин?- Я бы очень хотел, чтобы они воспринимали этот момент, но вряд ли. Однако они относятся с большой любовью и уважением к живописи и к самому художнику. На моей персональной выставке в Осло зрители особенно трепетно относились к картинам. Но школа живописи-то у нас европейская, это не восточная миниатюра, хотя она генетически заложена в нас, но самопостроение – западное. В наших картинах больше европейских канонов, нежели восточных.- Есть выражение: традиция, которая сохраняется тысячелетиями, становится геном. Вы согласны?- Конечно, мугам, ковры, миниатюры – это наше, мы живем в них, а они – в нас, по-другому мы не можем. Что нам ближе? Конечно, миниатюры, мы опираемся на них, ведь это клад, мы должны черпать богатства в нем. Поэтому нужно много знать, много мыслить. Иногда попадаешь в тупик, и только твои знания выводят тебя из него.- Есть ли нечто, что не сказано и не выражено, но что вам хотелось бы донести до людей?- Как педагог могу сказать многое, но как художник – лучше я возьму кисть…К нашей беседе подключается очаровательная супруга Намик муаллима, ведущий научный сотрудник Института истории им.А.Бакиханова НАНА, доктор философии, доцент Бакинского университета бизнеса Нигяр Ахундова, которая не отрывала своих глаз, полных любви, от картин и их автора:- Истории известны факты, когда жены художников были источником вдохновения и музой художников. Что вы скажете по этому поводу?- Быть женой художника, сохранять семью, взаимопонимание, любовь и уважение, чтобы во всем был баланс, – очень сложно, и все это делает женщина. Самое главное в Намике, на мой взгляд, – это потрясающая честность и требовательность. Искренность Намика к самому себе и в отношениях проявляется в его искусстве, потому что только тогда зритель поймет и оценит его творчество. Он умеет брать на себя ответственность. Я все время рядом, всегда болею за его творчество, оберегаю. Моя докторская готова столько лет, сколько лет моим детям, я издала книгу, много выступала на конференциях, но считаю, что все это стоит и благополучия моей семьи, и успехов моего мужа. Семья должна быть всегда вместе. Самые дорогие часы для меня – когда муж приходит с работы, и мы беседуем часа два на кухне, делимся впечатлениями и мыслями. Наши девочки часто радуют нас своими победами на конкурсах, они тоже рисуют. Главное – это творческая устремленность, единодушие, сплоченность и единение в семье.

Афет ИСЛАМ

Зеркало.- 2013.- 20 июля.- С.25-26.