Непонятая грусть.

Великого артиста.

13 января исполняется 10 лет со дня кончины М.Бабаева. А 16 июля ему исполнилось бы 100 лет – дата, которая стала фактически фатальной еще при его жизни. Он постоянно повторял с каким-то твердым убеждением, что будет петь минимум до 100 лет. И глядя на последние годы жизни и творчества М.Бабаева, с этим трудно было не согласиться, учитывая то мастерство исполнения, которое он демонстрировал на исходе девятого десятка своей жизни.Не хочу останавливаться на творческом наследии этого незаурядного певца и актера, это работа для музыкальных критиков и киноведов, а вкратце хотелось бы вспомнить о тех простых человеческих качествах, которые проявляются в обычной повседневной жизни и которые не видны зрителю и слушателю, а только близким окружающим людям, и которые делают экранных “идолов” во всем мире обыкновенными людьми. Написать это короткое воспоминание меня подвигли недавние откровения моего друга Самита Алиева о своем детстве, который рассказывал, что Мирза дайы часто приходил во двор, где он жил (там же жила и дочь М. Бабаева – Анеля ханум), и каждый раз, проходя мимо игравшей во дворе детворы, раздавал им конфеты. И в этот момент мне подумалось, что одна из самых ярких, отпечатавшихся в памяти картинок из счастливого детства и беззаботной юности, – это его карманы, в которых всегда находилась пригоршня фисташек или же несколько конфет, а иногда и небольшое яблоко, и неизменный, вечный кулек, сложенный в четверо, а то и в шесть раз, в заднем кармане брюк. Этот целлофановый кулек, который постоянно топорщился и вылезал наружу, и который как-то не вязался с щегольским и элегантным внешним видом деда, в детстве постоянно меня озадачивал своим предназначением, но задать этот вопрос ему было как-то страшновато… Пока в один прекрасный день, в один из периодов моего проживания у него в доме, подсознание вдруг не выдало результат, который годами наслаивался жизненными кадрами в зрительной памяти, – я ни разу не видел, чтобы он приходил в дом, неважно, чей – свой, чужой, к сыну или дочери, с пустыми руками…Вспомнились его постоянные “крики и третирование” бабули, его горячо любимой жены, с которой он прожил бок о бок 65 лет, с требованием не смотреть часами “Санта-Барбару”, причем аргумент был просто убийственный – экономия электроэнергии… И это при том, что он как народный артист и пенсионер республиканского масштаба был освобожден от всех коммунальных платежей. То, как в последние годы ее жизни он стирал и готовил сам, не разрешая ей выполнять никакую работу по дому, хотя она была вполне еще дееспособна. Не только для окружающих, но и для нас, членов его семьи, оставалось неразгаданной тайной то, как этот человек солидных лет (слово “пожилой” как-то ему не подходило) находил столько энергии в течение дня. Работа (уроки в детской гимназии искусств), съемки и репетиции практически каждый день, периодические походы по институтам внуков и иным различным учреждениям с постоянными просьбами, порой ради малознакомых людей. Кстати, по воспоминаниям Октая Раджабова, такая же черта характера, безотказность к просьбам чужих людей, была присуща и Тофику Кулиеву, самому близкому другу Мирзы Бабаева не только в творческой, но и в повседневной жизни. Помочь чьему-то сыну с армией, с институтом, решить проблему с милицией и т.д. – на все эти просьбы с неизменным ворчанием следовал приказ мне: спускайся, заводи машину, мне надо поехать туда-то…Удивляла его коммуникабельность на улице в общении с простыми людьми, которых многие артисты его ранга старались избегать, да и вообще сводили к минимуму свое появление в публично-доступных местах. Мирза же, наоборот, дорогу от своего дома около бывшего управления городского ГАИ до Дворца им.Ленина, где часто проходили репетиции, любил преодолевать пешком, порой на протяжении сотен метров зажав в кулаке скорлупу от пресловутых фисташек, если на пути не попадалась урна для мусора.Он был настоящим артистом от Бога, одним из тех немногих мастеров, которым не требовалось перевоплощение на сцене для вхождения в образ, потому что любой образ всегда зримо присутствовал в нем, в быту и повседневной жизни… Убежавшее молоко на кухне или же недоеденный кем-нибудь из нас обед, становились причиной монологов, которые явились бы находкой для любого режиссера и сценариста, и монологи эти отнюдь не были наигранны. Скорее всего, именно эта его “приземленность” вкупе со сложным, строптивым характером и привычкой открыто, без купюр, выражать свое мнение и стала причиной творческих притеснений, которые сопровождали его вплоть до последнего дня жизни. Это нельзя было назвать каким-то открытым давлением, но очень чуткий, умудренный жизнью мастер тяжело переносил ту атмосферу игнора, которая порой искусственно создавалась вокруг него. При всем этом он оставался преданным коммунистом, хотя часто рассказывал о том, как пострадала его потомственная знатная семья с приходом к власти большевиков (вот она – леденящая душу стальная советская идеология). Эта раздвоенность, невозможность полностью раскрыть свой творческий потенциал в тесных идеологических рамках тоталитарного государства, а в период уже независимого Азербайджана эпидемическая вакханалия, возникшая в одночасье в национальной эстраде, буквально сводили его с ума. Может быть, поэтому в последние полтора года перед своей кончиной им овладела какая-то навязчивая идея встретиться с тогдашним президентом страны Гейдаром Алиевым. Я писал под его диктовку заявления в президентский аппарат с просьбой принять его в любое удобное для президента время.Что это было, желание расставить все точки над “i”, услышать признание своих заслуг из уст человека, чей жизненный путь руководителя республики следовал параллельно с творческой карьерой Мирзы Бабаева на протяжении большей части жизни последнего, никто так и не узнал. Дело закончилось тем, что в газете “Азербайджан” вышел указ от 20 мая 2002 года о присвоении М. Бабаеву ордена “Шохрет” за выдающиеся заслуги в области развития музыкального искусства в Азербайджане. Орден этот был вручен семье посмертно через год после выхода упомянутого указа.Мало кто догадывался, что внутри этого неординарного артиста, который во всех своих ролях и песнях олицетворял юношеский задор, любовь и радость жизни, красной линией пролегала какая-то необъяснимая тоска и грусть, которе выдавали себя в характерном жесте рук и позе, когда он долгими минутами, подперев рукой подбородок, неподвижно смотрел в невидимую точку. О чем он думал в эти мгновения, знал лишь он один. Жалел ли он о том, что не выбрал профессию дирижера, как ему советовал маэстро Ниязи, или о том, что не принял предложение Жильбера Беко в далеких 50-х прошлого столетия, когда тот настойчиво предлагал ему переехать и продолжить карьеру во Франции, а может быть, он спрашивал самого себя, что помешало ему стать советским Фрэнком Синатрой? Может быть, он пытался представить, где его похоронят после смерти, и как долго будет жить память о нем в сердцах людей? Это осталось только его тайной. Возьму на себя смелость лишь предположить одно, что через 40-50 лет, каждый раз, когда по радио или телевидению будет звучать одна из более чем 400-х песен и 35 киноролей, оставленных им азербайджанскому искусству и народу, перед глазами поколений, которые не застали этого замечательного человека в живых, будет всплывать образ именно того Мирзы Бабаева, которого нам всем, его современникам, посчастливилось наблюдать воочию.

Эмин БАБАЕВ.

Зеркало.- 2013.- 12 января.- С.-23.